Бъёрнингов мы всё же «скинули». Но для этого пришлось немало побегать. Пока «медвежата» шли по сделанной нами петле, мы вышли на уже пройденный след позади них, пробежались по оставленной ими тропе, хорошо видимой среди высокой травы и сделали «скидку». Точно так же, как делает заяц. Несколько больших прыжков в сторону. Главное – прыгать повыше, чтобы не оставалось дорожки смятой травы. И прыгать надо под ветер, чтобы запах уносило в сторону прыжка. Ну и, понятно, прыгали мы не с одного места, а с разных, чтобы не натаптывать двойной след.
После двух петель и «скидок» Гхажш сказал, что мы, кажется, оторвались. В степи «медвежата» оказались не столь искусны в скрадывании «королевских стрелков», как в зарослях. Но, несмотря на это, мы не остановились на привал и после заката. И продолжали бежать на юго-восток, время от времени делая петли и «скидки».
Только ближе к утру, когда я совсем уже падал от усталости, а воды на дне баклажек осталось по глотку, Гхажш остановился у какого-то холмика. Даже, скорее, бугорка.
– Падай спать, – сказал он. – За ночь трава поднимется, они нас уже не догонят. Я там ещё перцу умбарского кое-где сыпанул. Пусть почихают.
– А если догонят? – спросил я. – Тогда что?
– Тогда будем улыбаться до ушей, – ответил Гхажш. – Или драться. Смотря по обстоятельствам. Может, это им не Бэрол приказал, может, Борн сам решил за нами побегать. Он-то со мной в королевских стрелках не служил. И поглядывал украдкой, и уши держал в растопырку. Может, чего и выглядел или подслушал.
– А ты, правда, в Гондоре в королевских стрелках служил?
– Да. Полтора года. То есть год служил, да ещё полгода лечился в Минас-Тирите. Ты спи. Если мы оторвались, то утром расскажу. Там, под бугорком, родничок, дневать будем.
До утра ничего не случилось. Преследователи или сбились со следа, или просто оставили его, удостоверившись, что мы, действительно, уходим на юго-восток.
Незадолго до полудня Гхажш разбудил меня и, наказав внимательно смотреть по сторонам, завалился спать сам и проснулся лишь к вечеру. Ужинали всухомятку, запивая родниковой водой и благодаря бъёрнингов за гостеприимство. Подозревали они нас или нет, но всякой снеди в мешках оказалось предостаточно. Только мёд Гхажш безжалостно вылил прямо на землю, а потом ещё и баклагу прополоскал, заметив, между делом, что медовуха – штука отличная, но расслабляет. И он был прав.
За ужином я и напомнил ему об обещании рассказать о службе в королевских стрелках Гондора.
– Особенно нечего рассказывать, – сказал Гхажш, лениво откидываясь на спину и закладывая руки под голову. – Служил и служил. Я же тебе говорил, что я в шагхратах четвёртый год.
– А как ты туда попал? – спросил я. – Или урр-уу-гхай просто так на королевскую службу принимают?
– Нет, конечно, – Гхажш расстегнул туго натянувшуюся на животе бьёрнингскую куртку. – Я в Форносте нанялся к купцам из Минас-Тирита в охрану. Вместе с ними и пришёл в Гондор. А уж в Минас-Тирите зашёл в королевскую кордегардию. Так и так, говорю, жил в Арноре, охотничал, теперь решил свет посмотреть. Желаю служить Великому Королю Элессару. Они спросили, как я в город попал, я честно всё про купцов рассказал. Купцов расспросили, чего они обо мне знают, а чего они обо мне знать могут? Только то, что я сам им сказал. Вот они и рассказали, как я нанялся, да как себя в пути вёл. Арнор же королевскими землями считается, хоть у короля руки до него и не доходят. И зачислили меня в королевские стрелки «с жалованьем королевского подданного». В стрелки любой сброд берут, только у королевских подданных жалованье побольше, а у остальных поменьше.
– Почему?
– Что почему? Почему жалованье разное?
– Нет. Почему любой сброд берут?
– Так сами гондорцы воевать не очень-то хотят. Считается же, что мир. Войны нет. А королевские стрелки всегда на войне. На границе. Итилиэн, Южный Гондор, Эминмуйл, Пепельные горы – места всё весёлые. Дикое пограничье. С нынешним королём у Гондора рот широк стал, все старые свои владения хотят обратно прибрать, да зубов не хватает. Это они ещё с Роханом из-за Арнора пока не сцепились, а на юге и востоке со всеми воюют. С Кхандом, с Умбаром, даже с Харадом. С орками итилиэнскими – уж само собой. Свои-то не очень рвутся в чужом краю помирать, ну и набирают всяких. За хорошее жалованье да за землю после службы. Желающих хватает.
– Это же сколько золота, наверное, надо, и земли тоже.
– Да не так много, как кажется. Долго ли королевский стрелок живёт? Год, два от силы. Десять лет редко кто выслуживает. Жалованье своё стрелки в королевских корчмах пропивают, когда на отдых выходят. А куда его? С собой таскать? Чтобы кто-нибудь с покойника ободрал? Вот и пьют, кто больше в себя вольёт. А уж вино и пиво только в королевских заведениях продают. И бардаки армейские тоже королю принадлежат. Кто это правило нарушит, тому голову без пощады отрубают, как за подделку королевской монеты. Так что золото всё обратно королю возвращается. Если кто десять лет отслужил, то землю ему не рядом с Минас-Тиритом дают. А где-нибудь за Минас-Итилем, поближе к Мрачным горам. Как раз там, где королевские стрелки всё время и шастают. Где одной рукой за плуг держись, а второй – за копьё. Король и тут не в накладе.
– А ты-то что в стрелках делал?
– Я ординарцем у нашего отрядного начальника был. Как меня в отряд определили, я сразу к нему подошёл. Простите, говорю, господин капитан королевских стрелков, я мужичина северный, здешних дел не понимаю, присоветуйте, куда мне королевское жалованье пристроить, чтобы не пропить. Жалованье он стал себе на сохранение брать, а я в ординарцы попал. Штаны ему стирать и вшей давить.
– И зачем это тебе надо было? – удивился я. – Полтора года чужих вшей отлавливать.
– Как зачем? – в свою очередь удивился Гхажш. – А где бы я ещё посмотрел, как гондорцы воюют? Воевать стрелки умеют. Королевская стража горазда только на стенах стоять, а стрелки – круглый год в поле. На войне. В королевские стрелки всякий сброд набирают, но начальство у них – самые боевые воеводы Гондора. Знать. Те, кто в десятом поколении воинов водит. Редко, редко кто из рядовых стрелков выслужился. На военном совете кто за спиной у капитана стоит, карты ему подаёт да бумаги всякие? Ординарец. А когда господа начальники пьянствуют, кто вино наливает? Опять ординарец. На пьянках ведь не только о бабах говорят. О деле тоже, и даже чаще. Кто холуя видит? Никто. Кто на него внимание обращает? Тоже никто. Холуй вроде тени: она есть, а никто её не замечает. Только смотри и слушай. И думай.
– А не противно?
– Противно. Но раз сам в шагхраты подался, терпи. Мог бы просто урагхом быть. Только мечом махать любой может. Даже снага. А для моей работы голова нужна. Вот Урагх, – я не сразу понял, что он имеет в виду не любого воина, а Урагха, – не смог бы. У него сдерживаться всегда плохо получалось. То он на твои разговоры в пещере и поддался.
