Виктор и Йоо тоже пытаются добраться до заветной сумки.
Мутанты хотят перехватить оружие. Но его по-прежнему ОХРАНЯЕТ Дюк.
Виктор, Мурка и Йоо всё же каким-то чудом добираются до своего столика. И ОТСТРЕЛИВАЯСЬ, следуют все вместе в сторону кухни. Нырнув в служебный коридор, они закрывают за собой дверь, и пытаются удержать её.
Монстры ломятся со страшной силой.
МУРКА. Уходите!
ПЕЛЕВИН. Что?
МУРКА. Они меня цапнули. Я уже не человек. Уводи барышню.
Виктор и Йоо, ПЕРЕГЛЯДЫВАЯСЬ, всё ещё держат дверь. А Мурка начинает быстро рыться в сумке. Дюк рычит на неё, — он уже почуял, что с ней что-то не ладно. Наконец Мурка находит то, что искала. Она достаёт из сумки чёрный ящичек АДСКОЙ МАШИНЫ.
МУРКА. На счёт «пять» взрываю.
Виктор СМОТРИТ ей В ГЛАЗА. И понимает, что она не шутит.
МУРКА. Три!
Виктор хватает Йоо за руку и бежит по коридору. Дюк за ними.
МУРКА (ТОЛЬКО ГОЛОС). Два!
Виктор бьёт плечом запертую дверь. Она не поддаётся. Йоо разбегается и ВЫБИВАЕТ ДВЕРЬ ногой.
МУРКА (ТОЛЬКО ГОЛОС). Один!
Виктор, Йоо и Дюк выбегают на задний двор.
МУРКА (ТОЛЬКО ГОЛОС). Один с прицепом!
Виктор, Йоо и Дюк прыгают в канаву.
МУРКА (ТОЛЬКО ГОЛОС). Добро пожаловать, суки!
Мы видим невероятной силы взрыв, снятый шестью камерами с земли и двумя — с вертолётов… Гостиница разносится в щепки. БА-БА-БАХ!
А потом — тишина. И в этой тишине мы слышим, звук лопнувшей первой струны.
Когда дым над грудой развалин оседает, из-за горизонта сквозь розовые облака пробиваются первые лучи солнца.
ЗАТЕМНЕНИЕ.
ГОЛОС, ПОХОЖИЙ НА ГОЛОС КАЙДАНОВСКОГО, ЧИТАЕТ НА ИСПАНСКОМ:
«… в заповедье богами забытом,
где природа не знает имён,
укрепляем осмысленным бытом
обветшалые связи времён.
Дети жалкие шалого века
продолжаем движенье на Зов,
жаль не жалует здесь человека
шаль Созвездия Загнанных Псов…
Стынет студнем дрожащим на блюде
Жизнь — на волю отпущенный джин.
Мы с трудом пробиваемся в люди —
в Сторожа Потаённых Пружин,
споря вечно в своём подзаборье:
все не то, — Путь не тот, Цель не та…
Прощемившись с отвязным задором,
Свет в щели обретает цвета…»
ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.
Мексиканская сельва. Верхняя часть КАДРА отфильтрована в песчаные тона, нижняя в грязно-жёлтые.
Виктор откинув большой камень, сосредоточено достаёт из тайника припрятанные ночью вещи.
Йоо вся заляпанная кровью сидит на песке и гладит Дюка. Пёс, всхлипывая, подвывает.
ЙОО. Мурку жаль.
ПЕЛЕВИН. Жаль.
ЙОО. И Гитариста.
Виктор пожимает плечами.
ПЕЛЕВИН. Каждый сам выбирает, где и какую музыку ему играть.
ЙОО. Пелевин, а как ты тогда спасся?
ПЕЛЕВИН. Когда?
ЙОО. Когда тонул и встал на камень. Как ты с него сошёл?
ПЕЛЕВИН. Я по-прежнему стою на нём.
Виктор, держа в руках элементы одигония, устало садится рядом с Йоо. И они, размышляя каждый о своём, долго ещё сидят так — спина к спине.
КАМЕРА ОБЛЕТАЕТ их и начинает ПОДНИМАТЬСЯ. ВСЁ ВЫШЕ И ВЫШЕ.
И мы видим С ВЫСОТЫ ПТИЧЬЕГО ПОЛЁТА эту умиротворяющую картину: посреди бескрайней равнины в полной тишине сидят МУЖЧИНА и ДЕВУШКА. А рядом с ними лежит их ПЁС.
Неожиданно начинают звучать меланхоличные гитарные переборы.
А пару секунд спустя на ЭКРАН медленно и неуверенно выползают ровные строчки ТИТРОВ.
Роща, через которую они шли, была наполнена светом и бабочками. Роща была прозрачной. Свет был лазурным. Бабочки были махаонами. Бабочек было миллиард миллиардов, и они не боялись людей. Они, эти смелые, а точнее, непуганые, бабочки даже иногда садились на головы Виктора и Йоо. И лишь с Дюком у этих эфемерных созданий были другие отношения. Пёс спуску им не давал. Во всяком случае, старался. Прыгал, прыгал, прыгал… Но уж больно крылатых было много…
Всю дорогу молчали. И только, когда присели на пару минут у ручья Виктора после вчерашнего давил сушняк, — Йоо вдруг спросила:
— Пелевин, ты про эту ночь когда-нибудь, напишешь?
— Нет, — быстро, не задумываясь, ответил Виктор и начал плескать воду на лицо.
— А вот Квентин написал.
— Ты же говорила, что его не знаешь.
— Прикидывалась… А почему не напишешь?
— Не вижу смысла.
— А вот Квентин…
— У него там фишка была.
— Какая?
— У него там всё построено на парадоксе. Полфильма мы считаем этих братьев-отморозков воплощением Зла, а всю вторую половину мы должны за них переживать, потому что они, типа, встречаются с Настоящим Злом, и отважно вступают с ним в борьбу… И их злодеяния на фоне материализации этого Абсолютного Зла отходят куда-то там на второй план, забываются и даже как бы прощаются. На этом финте у Квентина и Родригеса всё там построено… А сегодня ночью… А сегодня ночью Воины Света встретились с Воинами Зла. И Воина Света победили. Как тому и положено. И в чём здесь фишка-то? Нет фишки. А если фишки нет, то о чём разговор? Шедевра не получиться. Получится сплошная дидактика и отстой. А кому это надо? Никого же не торкнет.
— А ты, похоже, Квентина как-то не очень…
— Да нет, почему… Нормально всё. Просто мне не нравится изначальный посыл. Они хотят сказать, что Зло имеет градации. И тем самым они как бы обозначают возможность его оправдания.
— А Зло не должно быть оправдано не при каких обстоятельствах? Да?
— Зло не нуждается в оправдании. Ни Зло, ни Добро. Зло есть Зло, Добро есть Добро. И не надо делать вид, что мы их не различаем. Да Добро может вырождаться в Зло, а Зло становиться Добром. Так оно всё и крутиться. Но всегда сейчас и тут есть Добро и есть Зло. И есть специальная штука, дающая возможность их отличить. Эта штука называется Совестью.
— Сейчас ты скажешь, что Бог есть.
— Бог есть.
— И ты в Него веришь?
— Главное, что бы Он в меня верил. Вставай. Пошли.
Пройдя через рощу, они вышли к лугу. Луг был зелёным. Небо голубым. Солнце жёлтым. И всё вокруг было таких насыщенных и сочных цветов, какие бывают разве что только на иллюстрациях в брошюрах кришнаитов. Ну, знаете, в тех, которые они раздают спонсорам строительства Белого Храма.
