«Хорошо, что вы пришли, – с улыбкой сказала женщина, волосы которой свисали белыми прядями. Она стояла у входа в избушку. – Пожалуйста, если вам не трудно, толкните ко мне лодку, которая на вашей стороне. Мне нужны пеленки для моего ребенка».
Они стояли молча. Отлично знали, кто эта старуха. Ведь именно это было им сказано, что случится, если они не будут осторожны.
«Ну, – сказала старуха, – небольшой толчок ногой, и лодка дойдет до острова. Давайте, я ведь не могу добраться до лодки своими силами, ее утягивает течение, а ребенок мой уже сто тридцать лет без пеленок».
Берег острова был очень близок к противоположному берегу, на котором они стояли. Примерно, пятнадцать-шестнадцать шагов. Старуха не должна говорить громко, чтобы говорить с ними, и они не должны были кричать., если бы было что ответить. Лодка была рядом с ними. Один толчок ногой, и лодка пересечет воды, и уткнется в остров.
«Ну, чего вы тянете? – закричала старуха, – сдвинься, парень. Она смотрела на Гедалияу Каплана.
Гедалияу опустил глаза.
«Она вовсе не выглядит больной», – шепнул он товарищам.
«Даже не думай это сделать, – шепнул ему Песах в ответ, – ты что, не слышал о матерях, у которых дети умерли при родах, и они выходят по ночам искать пеленки для младенцев? Она мертва, эта женщина, она умерла от страшной болезни».
Они развернулись и отошли на несколько шагов.
«Не смейте уходить», – закричал женщина, и сила ярости в ее голосе была такова, что они не сразу удалились. И тут она стала выть: «Оставляют меня тут есть корки корней из озера».
«Она не хочет, чтобы мы ее увезли с острова, – сказал Ханаан, – она только просит, чтобы толкнули ей лодку. Как мы можем заразиться, если только толкнем лодку и удалимся?»
«Что уже рассказали вам обо мне?» – кричала старух. – Что уже налгали обо мне? Не верьте людям, злым людям, которые забрали у меня трех первых детей, ну, только небольшой толчок. Что вы хотите, чтобы я сделала. Перепрыгнуть воды я не могу».
Она взяла длинную клюку, пытаясь ею дотянуться до лодки, но только могла вытянуть клюку на полпути к лодке, прикрыла лицо и начала рыдать: «Пеленки ему нужны, пеленки. У него там жжет, а я не могу добраться до него с пеленками».
«Мы уходим отсюда, – сказал Гедалияу, – привет тебе, госпожа. Мы не можем тебе помочь. Запрещено нам». Но сам не сдвигался с места, а все смотрел туда, куда направлены были взгляды всех – на старуху, которая сейчас плевала в их сторону.
«Тьфу, пусть будет вам стыдно! Не хотите помочь женщине, тьфу на вас!» Если быть более пристальным, можно было заметить, что слюна ее голубого цвета и сверкает в воздухе. Каждый в те дни, когда была Хазария, и были демоны, и еще много такого, во что сейчас не верят, знал, что голубая слюна цвета утренних небес – это слюна мертвых. Слюна эта продавалась в баночках рядом с другими красками. Из нее изготовляли лазурь, голубую краску. И если ею пользовались дети в своих рисунках, рисунки эти оборачивались реальностью, в которой можно было двигаться.
«Двинулись», – сказал Гедалияу на этот раз всерьез.
И все оторвались от лодки и умоляющей старухи, и пошли. Ноги были тяжелы, словно бы привязали камни к бедрам. Так они давили прибрежную траву вдоль ручья, прошли несколько шагов, пока обрели смелость вскочить на коней.
Воздух был чист, земля отлично видна, и так они продвигались вдоль ручья, пока Песах сказал: «Чего это мы просто движемся вдоль ручья? Пересечем его и дойдем до нужного нам ручья, который действительно течет на юг».
Собрались перейти ручей, и тогда Ханан сказал: «Теперь я возвращаюсь».
«Ну, ну, надоел, – сказал Гедалияу, – хочешь вернуться – возвращайся».
И этими словами, которые явно не были словами прощания с тем, кто почти два месяца был с ними, завершились их с ним разговоры. Ханан повернул коня, пришпорил его и ускакал. И не в ешиву он поскакал, а вверх вдоль ручья. И четверо оставшихся, Гедалияу и Тувияу Каплан, Лолита и Песах, перешли ручей без всякого труда и сопротивления коней, и двинулись дальше.
И только Тита была удивлена в душе: как это он так вот все отрезал и оставил их. Ведь она чувствовала, как он хотел ее, до потери сознания. Ощущение потери, что разбивает сердца, слабо коснулось и ее. А ведь он мог добиться ее вопреки всем правилам ухаживания и логики.
Но его не было, и он не использовал момента, и это уже не вернется.
Перед ними была ясно видна река. А Ханан галопом вернулся к старухе и лодке.
Увидела его старуха, страшно обрадовалась, двинулась к ручью, держа в руках рубашку младенца и маленького слонёнка, сделанного из цветных тряпок.
«Слушай, добрый мальчик, только толкни лодку. И все. Ничего больше не прошу».
Ханан спустился с коня, толкнул лодку, быстро вскочил опять на коня, успев увидеть, что нос лодки доходит до острова, и старуха впрыгивает в нее с победной улыбкой после столетних неудачных попыток убеждения.
Ханан скакал обратно, по уже знакомой дороге, и серая его лошадка давила весенние желтые цветы.
К его удивлению, никакая болезнь не прилепилась к нему. Он щупал все время лоб и не чувствовал жара. Щупал кожу, но признаков проказы не было. А проклятье? От какого проклятья он спасся, и какое проклятье обрушилось на ребят? Может, и на Лолиту? Он не знал, не думал, не интересовался, и другие тоже. Жаль, это было интересное проклятье, при котором у проклятого запутывалось имя.
Никто не помнил его имени, и все окликали его «алло» или «эй» из боязни перепутать его имя, или обращались к нему, хлопая по плечу.
Так имя Тувияу стало – Цувияу, а Гедалияу – Гдадияу. У Песаха имя стало – Псаах.
Обратный путь был короток, ибо в тумане они очень мало продвинулись. Преодолев полдневную весеннюю грозу, скача в мягком свежем весеннем воздухе месяца Сиван, Ханан спрыгнул с коня у входа в ешиву, оставил седло и поводья, и зашел прямо в кабинет раввина.
Кабинет был открыт, и раввин поднял голову.
«Ты не сможешь здесь остаться, – сказал раввин, – я же сказал, тебе надо продолжить путь и сделать все то, что я тебе сказал».
Ханан замер в потрясении. Внезапно, без всякой ясной причины, его охватила сильная дрожь. Он упал, корчась в судорогах. Вирус болезни, который предрекали ему, если он вернется к старухе, сработал немедленно, чтобы люди не говорили, что проклятье не сбывается.
Счастье Ханана было в том, что вирус не атаковал его через несколько дней или неделю, и он все же оказался в ешиве.
Положили его в постель. Через две недели исчез жар, но обнаружилось, что ноги Ханана парализованы.
Так остался он в ешиве. Ученики переносили его в учебный зал на утреннюю молитву и занятия. Так он и жил там, и так ушел из нашего повествования.
