Сон и медовый эль хорошо повлияли на него. В животе ощущался настоящий задоровый голод, и в первый раз с того времени, как Руари отравил его, он не ощущал во рту запаха мускуса кивита.
— Я крепок и бодр. Было нечем заняться, вот я и уснул. Темплары часто так делают, что б ты знала. Это часть нашей тренировки. Это предохраняет нас от убийства друг друга, когда нет никакой простонародной сволочи, на которую можно отвлечься.
Его глаза мало-помалу привыкли к солнечному свету. Он увидел, как Акашия встает на ноги, ее брови были недоверчено подняты над глазами, а губы скривились в иронической улыбке. Наверно она думает, что у него солнечный удар и может быть она и права: чем иначе можно объяснить эту неожиданную вспышку желтомундирного юмора. Он не был слишком известен быстротой ума.
Он попытался пожать плечами, без того же успеха, усмешка на ее губах стала явственнее, потом попытался встать. Но он проспал весь полдень, ноги просто одеревенели. Колени не сгибались, лодыжки оцепенели. Он все-таки сумел приподняться, но тут же грохнулся на землю с громким шлепком.
— А ты уверен, что все в порядке? Не съел ли ты опять что-нибудь?
Он грязно выругался — еще одна вещь, которую он никогда не делал перед ней с тех пор, как очутился в Квирайте. Она в ужасе отступила назад, с рукой прижатой ко рту. Чисто рефлекторно он опять выругался и, на этот раз более аккуратно, поднялся, заставив себя стоять прямо. Одна нога горела так, как будто он стоял на горячих углях. Он оперся о дерево, выжидая, пока боль не стала поменьше.
— С того раза, сама знаешь с какого, я ел столько, что даже джозхал остался бы голодным. Это и есть моя проблема, Каши, — он выругался в третий раз и отвернулся. Это была правда: после эля с него спали какие-то оковы, голова стала легкой, а тут еще солнце и недоедание, но все равно он был неправ, ему не было извинений. Он не называл Акашию так фамильярно, по домашнему, как он не называл Бабушкой Телами. — Забудь о моих словах. Я выпил слишком много. Забудь все, что я сказал с тех пор, как открыл глаза.
— Но Фландорен сказал, что ты выпил только две кружки-
Она потянулась к его кружке и выхватила ее у него из руки прежде, чем он сумел остановить ее. Потом она быстро пробежалась пальцами по краю и осторожно лизнула палец.
— Руари ничего не мог сделать с этим! Он провел весь день, играя как дурак со своими почтенными родственниками со стороны матери.
Кружка выпала из руки Акашии и покатилась по земле. Павек всерьез подумал о том, что неплохо бы найти камень потверже и так стукнуть себя по голове, чтобы потерять сознание. Но для этого надо было идти, а его горевшая в огне нога еще не могла удержать его вес.
— Просто забудь все, что я сказал.
Она спрятала лицо в ладонях и затряслась от хохота. Он попытался убрать ее руки с ее лица. Она проигнорировала его попытку и все, что он мог увидеть — верхушка ее головы и плечи, которые тряслись.
— Что случилось? Неужели этот червяк-полудурок ухитрился сделать с собой что-то не то? — Он был слишком расстроен и даже не заметил своего презрительного сравнения.
— Он был с эльфами, когда Бабушка спросила, знает ли он, где ты. Я полагаю, что это был неправильный вопрос. Скорее не вопрос, а обвинение. А он был грязный и побитый. Она подумала — мы все подумали — что эльфы, с которыми он был, начнут смеяться, и он убежал.
Павек опять выругался и на этот раз Акашия повторила его слова. Она опять затряслась от смеха и чуть не упала, но схватилась за его запястье и удержалась на ногах.
— Я найду его и извинюсь. Я должна была знать его лучше. Может быть и ты-? — Она подняла свои глаза и встретила его.
Он потряс головой, не будет ничего хорошего, кроме очередной неприятности если он попытается сделать то, что она предлагает. — Оставь его одного. Дай ему самому пережить свой гнев и свое унижение; он заслужил это право.
— Ты уверен?
Павек пожал плечами; он не был уверен ни в чем, но когда он сам был в возрасте Руари, и даже сейчас, когда дела шли кисло, он предпочитал быть один.
— Ты понимаешь Руари лучше, чем все остальные из нас вместе взятые, потому что ты… Если ты только не ненавидишь его чересчур сильно. Что если ты поговоришь с ним?
— Завтра, — сказал он вместо еще одного крепкого ругательства. — Я поговорю с ним завтра утром.
Была еще целая ночь между сегодня и завтра. Все могло случиться. Завтра он сможет даже откусить свой язык, но сейчас ему отчаянно хотелось есть. Запах ужина становился сильнее с каждым вдохом, нервы на его ногах достаточно успокоились, он уже мог идти не боясь упасть, и он пошел по направлению к еде.
— Нет! — горячо сказала Акашия. — Не завтра утром-
Он повернулся к ней, прекрасно понимая, что он устал и встревожен, и это выражение видно на его лице. — Не хочешь ли ты мне сказать, что разговор с Руари важнее, чем урок магии? — едко спросил он.
— Нет, именно поэтому я и искала тебя. Бабушка хочет поговорить с тобой о зарнеке завтра, после того, как уйдут Бегуны Луны. Все обстоит намного хуже, чем ты думаешь: Андорвен говорит, что Лаг уже продавался на рынке в Нибенае — пока Король-Тень не обнаружил этого и не сжег его вместе с продавцами и их ларьками. Андорвен говорит, что теперь Бегуны Луны больше не собираются торговать в Нибенае, и другие эльфийские племена тоже. Он говорит, что эльфы знают, что Лаг пришел из Урика, и что они сообщили об этом всем, прежде чем сбежать из Нибеная. Он говорит, что и рынок Урика теперь должен обходиться без них.
Не велика потеря, подумал он. Урик вполне может обойтись без того, что эти эльфы привозят в город. Но он был заинтригован тем, что Экриссар выбрал именно Нибенай своей первой целью среди всех городов-государст. Он предполагал, что инквизитор применит яд в первую очередь против Раама, который был намного ближе, потерял своего короля-волшебника и который после смерти Дракона погрузился в анархию.
Король-Тень спокойно и уверенно управлял Нибенаем, и все его темплары были женщины. Он и Хаману были старыми врагами, и примерно раз в десять лет шли войной друг на друга, чтобы проверить, не утратили ли их воины способность наступать и защищаться.
В последний раз, когда оба короля торопились навстречу друг другу через Пустые Земли, в лагере Нибеная каким-то образом возник сифилис и распространился на обе армии, как огонь. От болезни умерло больше Урикитов, чем от боя, зато те, кто вернулся домой живым, с большим уважением отзывались о руководимой женщинами армии.
Но Элабон Экриссар не был Королем Хаману. Он и его алхимик-халфлинг не думали о честном бое. Они хотели не больше не меньше, но уничтожить все города-государства в Пустых Землях. И заставить двух выживших королей-волшебников вцепиться друг другу в горло(что, без сомнения, и случится, если Нибенай обвинит Урик в экспорте смертельного яда) и это было действительно хорошей стратегией. А любая война между ними привлечет внимание Галга. В результате все три выживших короля-волшебника начнут воевать друг с другом.
