“Неужели моя просьба действительно так его разозлила? – подумал я. – Интересные дела”. Еще немного, и я бы, наверное, вспомнил, что обычно чувствуют люди, когда говорят: “Мне стало смешно”.
Впрочем, за моей головой Лойсо все-таки не пришел. А я-то был так доволен собой, решив, что впервые за все время ухитрился всерьез рассердить Великого Магистра ордена Водяной Вороны. Но, видимо, не так уж всерьез.
Лойсо снова объявился всего день спустя.
“Что забавно, я совсем не вижу будущего, – сразу сказал он. – У меня никогда не бывает даже предчувствий, все, что я могу, – это анализировать информацию и строить предположения. Обычно они оказываются верными, но все же это не то. У каждого могущественного человека есть свое уязвимое место; мне хотелось бы стать исключением из этого правила, но пока не выходит, и поэтому я совсем не вижу будущего. А ты?”
“Нет”, – ответил я. И не соврал.
“Неудивительно. А все же жаль. Мне вот что интересно: с какой стати ты свалился мне на голову? И почему мне так не хочется тебя убивать? На кой ты мне сдался? Если рассуждать здраво, никакой пользы от тебя быть не может”.
“Зато от меня может быть вред”. – Тут я был вполне честен.
“Тоже не вижу с чего бы. Не того полета ты птица, чтобы от тебя был серьезный вред. Не строй на сей счет иллюзий”.
Отвечать ему я не стал, но про себя пожал плечами. Слушать такие речи довольно обидно, но как же хорошо, что он меня недооценивает! Значит, шанс у меня по-прежнему есть. Совсем ничтожный, а все-таки.
“Я вот думаю, может быть, просто принять тебя в орден? – неожиданно сказал Лойсо. – Все же тебе удалось убить несколько моих младших магистров. Самых никчемных мальчишек, можно сказать позор ордена, но и это неплохо. Значит, ты сам вполне можешь стать младшим магистром. А на большее у меня даже старшие магистры других орденов рассчитывать не могут”.
Переоценить его предложение было невозможно. Поступить в орден Водяной Вороны у взрослого человека почти не было шансов. Лойсо старался брать к себе совсем маленьких детей, чуть ли не младенцев, и только самых способных. Было несколько исключений, но речь шла об очень могущественных и опытных колдунах, готовых к тому же поделиться с Лойсо секретами своих орденов. И им приходилось, отринув гордыню, принять звание младших магистров, тут Лойсо меня не обманывал.
Что и говорить, я был весьма польщен, но отказался наотрез: “Ни в какие ордена я поступать больше не намерен. Хватит с меня”.
Был, конечно, у меня расчет, что уж сейчас-то он наконец рассердится. Однако снова ничего не вышло.
“Дело хозяйское, – сказал Лойсо. – Я-то, честно говоря, думал, что за всеми твоими дурацкими выходками стоит надежда получить от меня такое предложение. И решил, что риск и безумие заслуживают награды. Удивительно, что я ошибся на твой счет. Что же тебе от меня в таком случае надо? Я имею в виду, на самом деле”.
“Тоже мне тайна. Я сказал правду с самого начала. Я хотел тебя убить. Впрочем, умереть от твоей руки тоже неплохо, действительно. Я слышал, люди, которых ты убиваешь, не умирают по-настоящему, а возрождаются к жизни в каком-то ином Мире. Это так?”
“Чушь собачья, – отрезал Лойсо. – Хотел бы я знать, откуда взялась эта дурацкая сплетня. Я все же не Король Мёнин. И вообще не Вершитель”.
Что ж, по крайней мере, в этом вопросе они с Чиффой были единодушны.
“Жаль, – сказал я. – Но все равно. Остаться в истории безумцем, который пугал трактирщиков да орденских послушников и в конце концов был побежден бессонницей и разгневанными покойниками, или безумцем, который пытался убить Лойсо Пондохву, – это разные вещи. Если уж из моей жизни не вышло ничего путного, можно хотя бы умереть с честью. А там – будь что будет”.
“Все-таки ты мне очень нравишься, – сказал Лойсо. – Хоть и дурак, каких этот Мир не видывал. А ведь, казалось бы, чего-чего, а дураков тут в избытке. Ладно. Будь по-твоему”.
На мое плечо легла тяжелая рука, такая горячая, что, если бы не плотная ткань лоохи, вполне могла бы обжечь.
Нельзя сказать, что я не был готов к такому повороту. Собственно, именно этого я добивался в течение целого года. И Перчатки Смерти, разумеется, были на мне. С тех пор как началась охота на Лойсо, я не снял их ни разу, только надевал сверху вторую пару – обычные перчатки тонкой кожи, исписанные изнутри защитными рунами. Для того чтобы от них избавиться, не требовалось никакой возни, стоило только пожелать, и перчатки исчезали, как не было; времени это не отнимало, лишь какую-то долю секунды, столь жалкую, что для обозначения ее протяженности и числа-то нет. Этот фокус я отрабатывал годами и добился очень неплохих результатов, но теперь почему-то не мог повторить.
Впрочем, понятно почему. Я не хотел этого делать. Мне не нужно было оборачиваться и смотреть на Лойсо, я и так уже знал, что рядом со мной находится самое восхитительное существо во Вселенной, умереть от его прикосновения – великая удача, что бы он сам по этому поводу ни говорил. А я-то с ним на “ты” был, болван, еще и убить совершенновсерьез планировал, все высчитывал свои шансы, наивная душа, но я-то ладно, не представлял, с кем придется иметь дело, а вот Чиффа хорош, конечно…
Я не умер от прикосновения Лойсо, поэтому все-таки обернулся и поразился нашему внешнему сходству. Помню, даже сперва подумал, сейчас выяснится, что на самом деле он мой настоящий отец, и тогда, конечно, понятно, почему я до сих пор жив. Впрочем, я тут же с негодованием отбросил эту идею. Ясно, что у такого существа не может быть обычных человеческих детей. Куда уж мне. Мало ли кто на кого похож. Еще и не такие бывают совпадения.
– Я же говорил, что у тебя нет даже намека на шанс, – почти ласково сказал мой ослепительный двойник. – А ты не верил. Надежда на так называемое лучшее испепеляет разум и не дает смотреть на вещи объективно. Впрочем, ты не зря старался. Эта твоя затея с охотой на меня настолько нелепа, что я решил принять вызов и ответить на нее еще более нелепым поступком. Знаешь, что я сейчас сделаю? Напою тебя своей кровью и погляжу, что из этого выйдет. Если результат мне понравится, отпущу тебя на все четыре стороны. Пусть этот Мир хотя бы в финале развлечется как следует.
В глазах его плясало веселое пламя, было ясно, что Лойсо от души хохочет – не утруждая работой ни лицевые мускулы, ни гортань, совершенно беззвучно и при этом столь заразительно, что я не мог не улыбнуться в ответ. А улыбнувшись, я наконец-то понял, что наша встреча – не драматическое, а бесконечно радостное событие, потому что…
В этот миг Мир рухнул – для меня. Будь я поэтом, я бы, вероятно, всю оставшуюся жизнь подбирал слова, пригодные для того, чтобы рассказать, как ослепительная волна накрыла нас с Лойсо, мой дом, землю, небо и, наверное, вообще все, не уничтожив, а попросту отменив для нас саму возможность существовать. Но я не поэт, поэтому вряд ли у меня есть хоть малейший шанс достоверно описать, каково это, когда Хумгат врывается в Мир через разбитое окно, которым оказываешься ты сам. Больше всего это похоже на небытие, но небытие очень деятельное, подвижное, до отказа переполненное событиями и ощущениями, причастность к которым не оставляет ни малейшего шанса выжить, но и мертвым при этом быть невозможно, зато все остальное возможно, я имею в виду – абсолютно все, кроме жизни и смерти. Я ничего не понимал, но безошибочно чувствовал, что источником бури, которая смела нас с Лойсо с лица земли, вышвырнула за пределы реальности, был я сам, хоть и не знал, конечно, как мне это удалось.
