Два оройхона, отделявшие его от границ братьев, Шооран поставил в один день. Второй оройхон был еще не завершен, когда Шооран внезапно почувствовал дурноту. Лишь мучительным усилием воли он заставил себя закончить строительство. Теперь надо было как можно быстрее уходить из опасного места, мчаться в страну добрых братьев или, на худой конец, назад, к себе, но Шооран не мог этого. Он шагнул пару раз трясущимися ногами и тяжело сел на свежий, только что родившийся камень. Сейчас он не вспоминал ни об опасности, ни об Яавдай. Думал лишь о пройденном пути.
Вот и все. Минуту назад он решил судьбу мира, замкнув далайн сплошным кольцом оройхонов. Нигде больше жгучая влага не касается обветшалой стены и, значит, никогда не разъест ее и не вырвется за пределы вселенной. Мрачная угроза Ёроол-Гуя не сбудется. Но будет ли это во благо? Спас ли он только что мир или, напротив, замуровал в тесноте огражденного далайна? Тяжкая доля — делать, не ведая, что делаешь.
— Уж тебе это на пользу… — прошептал Шооран, с ненавистью глядя на облака.
Ни в небесах, ни среди влаги ничто не менялось.
Шооран встал, поправил на боку заранее собранную сумку и, опираясь на гарпун словно на палку, медленно пошел в неведомую страну, где, может быть, ждала его Яавдай.
Значит, так вышло. Речь пойдет об одном илбэче. Кое-кто говорит, что это был Ван, но зря слушать болтунов не стоит. Незачем все валить на Вана, оставьте и другим отведать этой чавги. Так вот, жил некий илбэч, жил он много лет, состарился, седой стал как дух шавара, а дела своего не бросал. Но сколько ни строил — доволен не бывал. И однажды сказал себе:
— Старик Тэнгэр поставил всего-то пять оройхонов, до полудюжины не дотянул, а его все хвалят. Я создал пять дюжин новых островов, но меня никто не знает. Неужели я хуже древнего старика?
Задав такой вопрос он подумал и сам себе ответил:
— Да, мудрый Тэнгэр искусней меня. Его оройхоны сложены огнистым кремнем, а мои легковесны, их камень можно крошить руками. Но я докажу всему миру, что я не хуже старика.
Илбэч выбрал место и начал строить. Вскоре оройхон был готов, хороший оройхон, ничуть не хуже всех остальных, но илбэч не успокоился и продолжал строить его все больше и больше. Каждый камень он делал как тэсэг, а тэсэг — словно холм. Столбы под оройхоном сгибались от страшной тяжести, но илбэч ничего не замечал. Лишь когда верхушки суурь-тэсэгов скрылись в небесном тумане, гордый илбэч сказал:
— Старик Тэнгэр не умел делать такое. На подобном оройхоне должен быть и кремень, и многое множество иных чудес!
И он пошел, чтобы взглянуть на сотворенные им чудеса. Но его малый вес оказался последней каплей, переполнившей чашу, и едва гордец ступил на чудовищный оройхон, как столбы, не выдержав, подломились, и илбэч исчез в пучине вместе со своим творением.
Вот и вся простая байка. Поучение пусть каждый выберет сам. Большинство скажет поговорку: «Из кучи чавги не слепишь одного туйвана», — и будут правы. Длиннобородые мудрецы, грозно подняв палец, внушительно объяснят, что такова судьба всякого, вздумавшего посягнуть на божье величие. С ними тоже согласятся. А некоторые — их мало и они слывут глупцами — молча решат, что лучше провалиться в тартарары, чем жить, не поднимаясь выше того, что указано тебе кем-то другим.
Первый же человек, встретившийся Шоорану в стране добрых братьев, заслуживал самого пристального внимания. Несомненно, это был изгой, самый его вид надежно разрушал басни о сказочной жизни в далекой стране. Но даже среди изгоев редко можно встретить столь изувеченного человека. На нем не было ни единого целого места, шрамы наползали на шрамы, словно человек был покрыт грубой буро-красной корой. Единственный глаз недобро смотрел из-под вздернутого века, вместо другого глаза слезилась покрасневшая воспаленная яма. На щеке пониже ямы зиял сквозной свищ.
Человек сидел на корточках, разрывая стеблем хохиура чавгу, и тут же ел ее. Дыру на щеке он прикрывал рукой, из-под пальцев текли сок и слюна. Пальцев на руке оставалось всего два, и рука была похожа на диковинную клешню.
Но каков бы он ни был собой, у него можно узнать хоть что-нибудь о стране. Пусть он думает, что говорит со шпионом, доносить подобный тип все равно не побежит.
— Привет! — сказал Шооран. — Как удача?
При виде незнакомца внезапно возникшего перед ним, калека подскочил, затем полуприсел в странном поклоне. Рубцы и шрамы сложились в гримасу, должную изображать улыбку.
— Ждыавштвуйте, доввый шеловек! — через дыру со свистом выходил воздух, передних зубов у бродяги тоже не оказалось, и понять, что он говорит, было почти невозможно.
— Как тебя зовут?
— Ижвините, — невпопад ответил калека, прижимая остатки рук к груди.
В следующее мгновение он ударил.
Шооран никак не ожидал удара, да еще с левой руки, в печень, и хотя успел отшатнуться, но клинок, возникший в руке изгоя, пробил жанч и, если бы не кольчуга, поранил бы Шоорана довольно ощутимо. Плетеная хитиновая рубаха, спружинив, отвела острие, и через две секунды изгой был обезоружен.
— Умен! Ты долго думал, пустая голова?
— Виноват, доввый шеловек. Фогойяшилша.
— Чего?.. — не понял Шооран.
— Гойяший шлишком. Виноват.
— Ладно. Так как тебя зовут? Только без ножа говори.
— Ылаго-фьэ-фодоф-ный-штау-ший-вуат… — было неясно, силится изгой что-то произнести или нарочно мучает звуки, издеваясь.
Шооран добыл из сумки пластырь.
— Залепи щеку и отвечай толком. А то шипишь, как пойманная тукка, ничего не разобрать.
— А жашем уажбиуать? — ощерился изгой. — Не видишь што ли, што я маканый? — от злости, или перестав паясничать, он заговорил почти разборчиво. — Ешть выемя — ташши меня куда надо, а нет — фуаваливай к роол-Гую!
— А ты не видишь, что я нездешний?! — взорвался Шооран. — Я о ваших делах ничего не знаю! — в следующее мгновение он сообразил, что здесь, на дальней окраине неоткуда взяться чужаку, и поспешил объясниться, впрочем, не меняя взбешенного тона: — Третью ночь ползаю по вашей стране, из конца в конец прошел — ничего не пойму!
Изгой просветленно хлюпнул носом, расправил смятый пластырь, вытер со щеки текущие слюни и водрузил пластырь на свищ.
— Так ты иж жемли штарейшин? — сказал он, лишь слегка пришепетывая. — Так бы и говорил шражу.
— То-то ты слушал, — укоризненно заметил Шооран.
Изгой разложил подстилку, устроился на ней поудобнее. Спросил:
— Тшево тебе рашкажывать-то?
— Сначала — вообще. Как вы тут живете?
— Живем хорошо. Любим друг друга до шмерти.
