Шелест… Это ветер, не слыша больше воя моего, пытается восполнить недостаток звуков и гоняет сухие листья по мертвому воздуху, в расчете подразнить ими каменных моих уродов… Великаны по-прежнему трудятся, избы по-прежнему горят и догорают, безглазые пытаются рубить рвать и грызть великанов, и кое-где даже оставляют на них царапины… Думаю, за месяц они сглодали бы до песка всех восьмерых. А вас, твари, слишком много, чтобы каждого топтать и рубить.
Я опять взметнул свой разум повыше: все мертво в округе, только растения, только Морево… Любопытно, кстати, как это растения обошлись бы или будут обходиться без живности?
– Ну, что, летим?
– Да!.. Нет!.. Летим!
И вот уже не разумом своим, но всем человеческим естеством, не снимая камзола и сапог, с мечом за спиною, взметнулся я в поднебесье и помчался на запад. А великаны за ненадобностью вернулись в состояние валунов. Пусть лежат.
Нет, нет и нет! Я победил в споре с самим собою, То есть, пыл и зуд свой, насчет поиска судьбы, прочно обуздал и если мчался на запад, то совсем недалеко и потому лишь, что гора Безголовая ждала меня в том направлении, именно она мне была нужда… А там, внизу… Сколько же его там?.. Морева этого, сгустков этих!.. Точнее сказать – четверти Морева, одной четвертой части от целого.
Густо, как вши, усеяли они склоны Безголовой, медленно ползут, пешим, так сказать, порядком… Небольшое завихрение в их рядах… Это на самом краю пропасти бьется с безглазыми отважный демон Камихай! Полагаю, двух-трех бы он запросто переварил, демон все-таки, брюхо луженое, однако, со всей этой братией ему, конечно же, не справиться… Порвут на бескровные демонические клочья Камихая нашего. Я окунулся вниз, долетев почти до каменистой тропы, на которой шла стычка, выхватил наугад одного из безглазых (решил я смотреть на эти поганые сгустки человеческим оком, раз уж сам человек) и швырнул с обрыва в пропасть. Но не с тем, чтобы Камихаю помочь в его неравной битве, а сугубо из познавательного любопытства: разбился безглазый о камни в надежную мертвую кляксу…
– Да из тебя просто замечательный узор получился!
Поэтому-то они и ползут тропами, для спрямления пути в бездну не прыгают…
Ну, что, знатный кузнец, Боро Кувалда, собутыльник мой упрямый, знал ли ты, какие богатые руды выступили тремя жилками вот в этом вот ущелье-кармашке? Вряд ли знал… А я бы показал их тебе, мне не жалко… Но – видишь, как получилось-то нелепо… Теперь уж никто и, пожалуй, никогда не доберется до сего кузнечного богатства… Я его нынче так укрою – боги не расчистят до конца времен. Лишь бы сейчас не мешали, не квакали бы под руку…
– Орига, убирай своих свистунов-шалопаев, и побыстрее. Впрочем, можешь и не убирать, мне все равно. Слушай меня, Безголовая. СЛУШАЙ МЕНЯ-А-А!!!
Медленно, неохотно, с прегромким хрустом зашевелилась Безголовая. Прямо на моих глазах лопнула в куски целая скала, там, подо мною, в жерле горы. Будь она человек… безголовый человек, разумеется, то скала находилась бы повыше ключиц, у рваного края остатков шеи… Затряслась каменистая почва, под нею заклокотало…
– А ну!.. Веселее, старая сука! Рожай, рожай, рожай!!!
В ответ на мои непочительные речи, из под лопнувшей скалы вылетел в мою сторону тонко шипящий змей – толстенная струя раскаленного пара!.. И сразу еще одна, ей вослед, еще мощнее, еще стремительнее! Вот так мелкие ящеры-мухоловы выбрасывают вперед длиннющий язык, дабы поймать неосторожное насекомое… Да только Я – отнюдь не муха и не комар.
– А ну, еще! Поддай пару, толстуха! ЕЩЕ-О-О-О-УУ!!!
И гора, поддав пару, что в ней скопился, и выхаркнув его, в тщетной попытке меня достать, послушалась и взялась рожать во всю свою сокровенную огненную силу.
Что там жалкая скалишка? Огромный валун, весом, наверное, в десяток-другой взрослых тургунов, вылетел из горы вверх и попал прямо в меня! Убить не убил – да и я не собирался препятствовать его стараниям – но подхватил мое крохотное тельце и повлек, вернее, помчал вверх, в бездонное небо! Мда-а… Я так прикинул, кувыркаясь в поднебесье – не менее, чем на десяток долгих локтей над жерлом горы подбросил меня камешек, прежде чем утратил запасы приданной ему летательной силы и повернул обратно, к горе… Да так точно он вернулся (каюсь, я ему слегка помог), что бабахнул со всей дури обратно в жерло… Но только не на землю упал, а плюхнулся прямо в горб раскаленной лавы… Свеженькой, бурлящей, раскаленной почти до водяной подвижности… И тут же его вниз кубарем понесло, страдальца сонного… И меня заодно, впрочем, я – только за! Никакие человеческие и колдовские умения не помогли бы увидеть мне в этом кипящем аду хоть что-либо внятное, поэтому я добыл «из за пазухи» и развернул на полную мощность истинные свои умения… Прокатиться верхом на лавине – это просто чудо как красиво, давно хотел! Да не на какой-нибудь жалкой – снежной, там, или даже селевой, а на истинной лавине, той, которая от слова лава!
– Еще, старуха, еще!!! Я только съеду под гору разок и мигом обернусь, за новой порцией! ДАВАЙ-Й-Й!!!
Чувствовал я себя превосходно: жить, дышать и кричать бурлящая вокруг меня лава не мешала нисколько… У меня даже борода не обгорела. А вот растениям и воинам Морева, сгусткам этим безглазым, пришлось куда как туго: бурлящая лава впитывала их и растирала в такие мелкие дрызги-брызги с крупицами, что даже и мне собрать из этого хаоса одну прежнюю особь было бы весьма затруднительно, если вообще возможно… В свое время довелось видеть мне живых существ во время извержений горной лавы… До горловины тысячи и тысячи локтей, а жар такой стоит, что легкие лопаются в еще живом теле, мозги закипают и выплескиваются в лопнувшие глазницы… Здесь, в лаве, живое существо даже и мучений не успело бы почувствовать: пых – и растворился раскаленным парком в горящем воздухе… А Камихай, быть может, и уцелеет – все-таки, не чужой он горе Безголовой, авось она пожалеет его… Не хнычь, несчастный демон Камихай, поживешь, подремлешь тысчонку-другую тысяч веков в неподвижном состоянии, в каменном плену, глядишь и найдут тебя какие-нибудь землеройки, либо щуры с нафами… себе на беду… А может, и тебя лава смешает с безглазыми в единую пепельную мучицу… Как я и обещал, скатившись с вершины до подножья Безголовой, изменившейся до неузнаваемости, я взлетел обратно к жерлу, вспрыгнул на самый широкий и мощный лавовый язык – и опять с песнями и улюлюканьями помчался вниз!
И этот бешеный восторг от бешеной «скачки» на некоторое время пригасил во мне горечь утрат и смятение перед будущим: да, мне было хорошо и беззаботно в те долгие и стремительные мгновения.
Но – боль… Боль вдруг родилась во мне и кольнула человеческое сердце… Я даже скривился от неожиданности и замычал… Не завыл, а так… захныкал, заохал про себя… Людям положено так поступать – а я ничем никого не хуже! Откуда она взялась? Почему оно так сжалось?
