— Как это — всё? — медленно произнесла она. Слова были чуждыми влажному воздуху и редкими крикам птиц. Машу сковало холодом посреди душного июля. — Мы же её не нашли, как это — всё?
Она смотрела на Мифа снизу вверх и никак не могла поймать его взгляда.
— Маша, поверь мне, я десять лет работаю с такими вещами. Это безнадёга. Маш, печально, но иногда так бывает.
Птицы закричали, как оглашенные, заметались в кленовых кронах. Она почувствовала, как медленно кругом идёт голова, захотелось сесть или хотя бы опереться на что-нибудь. Она сделала шаг назад, покачнулась.
— Но я ведь даже не была там. Я весь день просидела возле больницы!
Миф блеснул стёклами очков, повернувшись, наконец, к Маше. Он выглядел осунувшимся, постаревшим лет на десять — так сразу. Светлые волосы, собранные в хвост, растрепались, и прядь металась по ветру.
— Ты такой профессионал, что сразу же сделаешь то, что не сделал десяток военных Центра? Маша, понимаю, что ты расстроена, но не нужно судьбу смешить.
Она встрепенулась, взмахнула руками, переполненная возмущением до краёв.
— Мифодий Кириллович, вы хоть понимаете, что кроме меня никто не видел аномалию? Никто её даже не чувствует, а я чувствую. Мне нужно попробовать. Ну неужели вы можете всё так бросить?
Миф отвернулся снова, пожевал губами, размышляя о чём-то своём. Сложив руки на груди в молитвенном жесте, Маша наблюдала за ним, с трепетом ожидая решения. Похолодели кончики пальцев.
— Хорошо, — кивнул Миф, и её сердце, кажется, снова забилось. — Пойдём вместе. Чем демоны не шутят…
Он развернулся и зашагал к двери, и Маша едва успела следом. Высокая трава путалась в ногах. Подмигивали алые маячки. Она собиралась сделать всё — и пойти даже на самый большой риск, потому что шаг назад означал конец. Как сказал Миф, «конец мероприятия».
Кольцо закачалось на цепочке — пока просто от шагов, но стоило Маше войти в галерею, она почувствовала, как невидимая сила дёргает её за пальцы, тревожит почерневшее серебро. Среди маячков-оберегов — живая нечеловеческая сущность. Ей сразу стало холодно до той степени, когда с трудом гнулись пальцы.
— Мифодий Кириллович!
Он обернулся.
— Она здесь. Прямо здесь. Отойдите в сторону, я хочу встретиться с ней.
— Маша, осторожней, — раздался откуда-то сбоку встревоженный голос Мифа.
Её крутануло на месте, в лицо бросился густой туман, пахнущий разложением и плесенью. Стена с облупившейся штукатуркой вдруг оказалась перед глазами. Маша упёрлась в неё рукой, и ладонь заскользила вниз. С болью — как будто по ножам.
— Маша, — слышалось, как через вату.
Она поднялась с колен: маячки волчьими глазами горели сквозь туман. Боковым зрением она улавливала мельтешение чёрных теней, бесформенных, многоногих, но как только оборачивалась — тени исчезали.
Холодное прикосновение к запястью вызвало дрожь по всему телу. По галерее разнёсся скрежет, шорох, шипение.
— Возьми меня с собой!
Вдруг щёку обожгло. Маша повалилась на пол, больно приложившись плечом о камни. Туман некоторое время не давал открыть глаза, пальцы сами собой заскребли по бетону. Опустился занавес темноты.
Она поднялась, глотая пыль, и не сразу смогла различить, что находится всё в той же галерее, а в шаге от неё стоит Миф и снова протирает очки полой рубашки. Щека горела огнём.
— Маша, хорошо, что ты пришла в себя. — Он сжал и разжал кулак, как будто разминался перед боем. Потом нагнулся. Маша напрягла зрение, чтобы понять, что он там поднимает с пола. — Надеюсь, сейчас ты, наконец, поняла, как всё это опасно.
Серебряное кольцо. Почерневшее от времени серебряное кольцо лежало на его ладони. Привычным жестом Миф сунул кольцо в карман.
— Но я видела какую-то сущность. Я доказала вам, что она существует! Теперь вы не бросите искать Сабрину?
Миф сузил глаза. Была ли это игра света, и тени залегли таким причудливым образом, но его лицо — мужественное лицо викинга — вдруг стало злым, отчаянным, как у припертого к стене хулигана из подворотни.
— Как до тебя не дойдёт! Ты показала мне, что это место очень опасно, что оно жрёт людей, как горячие пирожки. Вот что ты мне доказала. Думаешь, я только и мечтаю, как пойти под трибунал из-за таких безалаберных курсантов, как вы с Сабриной? Думаешь, мне делать больше нечего, как круглые сутками лазать по развалинам, чтобы найти ваши трупы и констатировать смерть?
Он тяжело, сквозь зубы выдохнул и уже чуть спокойнее произнёс:
— Я только что спас тебе жизнь, а если бы меня не было здесь в эту секунду, это был бы твой конец. Ясно? На выход.
Маша едва не задохнулась от обиды и ужаса. Она трясущимися руками закрыла рот, хотя кричать всё равно не было сил, и не могла оторвать взгляд от Мифа. От дыхания его грудь тяжело вздымалась и опадала. Прошла долгая секунда, и он взял её за запястье.
— Извини. Извини, что накричал на тебя. Я должен был знать, что ты ничего не сможешь сделать, но я тебя снова сюда пустил. Сейчас поедешь домой. Слышишь? Ещё одно поползновение в больницу — и я запру тебя за решётку. — Миф деланно рассмеялся, но быстро замолчал. Маша всё ещё смотрела на него расширенными от ужаса глазами и не отвечала. — Пойдём.
Маша сжимала зубы, стараясь не застонать.
— Пойдём! — Миф взял её за локоть и потащил к двери.
Она не сопротивлялась. Мысли метались в голове яркими вспышками: сплошь междометия, бессмысленные выкрики. Она еле переставляла ноги, пытаясь успеть за Мифом, почти теряя сознание от боли в вывернутом локте.
На этот раз успокоительное подействовало. Может быть, ей вкололи несравнимо больше, но Машу вырубило прямо в машине. Это было приятно: сразу ушла боль, растворились все мысли.
Из тёплой ароматной дымки к ней вышла Сабрина, теребя кончик средневековой косы. Улыбнулась.
— Ты заберёшь меня с собой?
— Конечно, — быстро сказала Маша, боясь, что Сабрина не дослушает. Протянула руки. — Я заберу тебя, куда скажешь.
Она резко проснулась на своей кровати и села, всё ещё окружённая сновидением. Но даже сквозь него Маша помнила всё произошедшее так чётко, что не нужно было ломать голову.
Привычная комната, гладко заправленная кровать Сабрины, разбросанные по столу конспекты.
Она не помнила только, сама ли шла в комнату, или её принесли. Глянула на часы — пять вечера. Пять. Вчера в пять они с Сабриной вышли из автобуса, и Сабрина подала Маше руку. Привычный жест.
Она помнила ещё. В машине Миф говорил, снова, как будто мягкими бинтами, перетягивая её страх. Чтобы не болело.
— В конце концов, вы знали, куда шли учиться. И подписывались в документах, что берёте на себя ответственность. — Он нервно стучал костяшками по боковому стеклу и снова говорил — бинтов ведь нужно много. — Вы взрослые люди. У нас в институте бывают случаи гибели. Может быть, ты больше не захочешь тут учиться. Может быть, ты уйдёшь. У нас так бывает.
