— Действительно, Владлен Серапионыч, — забеспокоилась Надя, — а не поторопились ли мы? Солнце-то, может быть, не совсем еще и зашло?
— Так вы посмотрите туда, — доктор указал в ту сторону, где за широким лугом проходило Кислоярско-Прилаптийское шоссе. Само шоссе с вершины городища не всегда можно было разглядеть, но оно легко угадывалось, когда по нему кто-то ехал.
Раздался отдаленный рокот, и Васятка увидел, как вдоль леса с неимоверною быстротой покатилась не то телега, не то карета, разглядеть которую не было никакой возможности — издали она казалась не больше жука.
— Ух ты! — изумился Васятка. — Так быстро — и без лошадей. Как это у них получается?
— Ну, это долго объяснять, — чуть растерялся доктор. — Осторожно ступай, Васятка, тут камешки на каждом шагу. Наденька, гляньте, пожалуйста, который час.
Чаликова кинула взор на электронные часики, которые во время пребывания в Царь-Городе держала в саквояже и надела только перед переходом через столбы:
— Двадцать один пятнадцать.
— Так поздно? — удивился доктор. — Хотя летом всегда так — светло и кажется, что еще день в разгаре, а на часы глянешь — батюшки светы, уже, оказывается, вечер!
За этими разговорами путешественники спустились с городища и начали пробираться к шоссе по тропинке, еле заметной в густой траве.
— Мы очень удачно попали, — продолжал Серапионыч. — Как раз в пол десятого идет последний автобус на Кислоярск, так что скоро будем дома.
Но тут по шоссе с Прилаптийской стороны промчался громоздкий допотопный автобус «Львiв». Чуть притормозив на том месте, где была остановка, он поехал дальше — никто не входил и не выходил.
— Странно, чего это он так рано? — озадаченно почесал в затылке доктор. — Неужели расписание поменяли?
— А может, это не тот? — предположила Чаликова. — Ну там, служебный какой-нибудь, или междугородка. По-моему, в Кислоярске такие старые автобусы уже не ходят.
— Нет-нет, автобус тот самый, — уверенно ответил доктор. Состоя в знакомстве чуть не с половиной Кислоярска, он был в курсе всех городских дел. — Мой приятель, начальник автопарка, говорил, что они нарочно не списывают его в утиль, а держат на подмене, если какой-то из «Икарусов» сломается.
— Серапионыч, а что это такое — ав… автобус? — спросил Васятка. — В наших краях о нем и не слыхивали.
Доктор задумался. Для него-то автобус был самым обиходным делом, как для Васятки — лапти, коромысло и телега.
— Автобус — это такой автомобиль, — пришла на помощь Надежда. — Но размером побольше, и колеса толще, и в моторе больше лошадиных сил…
— Как — лошадиных? — изумился Васятка. — Он же сам едет, без лошадей!
Это замечание поставило в тупик и Надю, и Серапионыча — никто из них не был знатоком автомобильной техники (не говоря уж об автобусной), а если бы и были, то объяснения все равно остались бы для Васятки темнее воды во облацех.
Почувствовав, что его спутники затрудняются ответить, Васятка решил больше вопросов не задавать.
— Меня другое удивляет — отчего на остановке никого не было? — задумчиво произнес Серапионыч. — Обычно вечером все дачники-огородники из «Жаворонков» в город возвращаются, а тут — ни души. «Жаворонки» — это здешний огородный кооператив, — пояснил доктор. — Он всего десять лет как основан, а кажется, будто испокон века был!
— И что нам теперь — пешком в город добираться? — озабоченно проговорила Надя.
— Да ну что вы, Наденька, Господь с вами, — рассмеялся доктор. — У меня ж тут неподалеку своя дачка имеется наподобие хибарки, там и заночуем. Так сказать, в тесноте, да не в обиде. А можно и в Покровских Воротах…
Тут на обочине, визгнув тормозами, остановился горбатый белый «Запорожец». Васятка от неожиданности вздрогнул и встал, как вкопанный, а из «Запорожца» вылез молодой человек в цветастой рубашке с широким воротничком и приветливо замахал рукой.
— Кто это? — на ходу спросила Надежда. Серапионыч поправил пенсне и пригляделся:
— О-о, да это ж мой давний знакомый, Петр Степаныч. Вот он-то нас и подвезет. И с чего это он выкопал свой старый рыдван? Вообще-то Петр Степаныч обычно ездит на «мерседесе», а на этой рухляди — разве что к налоговому инспектору.
Васятка уже ничему не удивлялся и ничего не спрашивал — новые слова «мерседес», «рыдван», «налоговый инспектор» наваливались на него, будто снежный ком, хотя никакого снега поблизости не наблюдалось по причине летнего времени.
На радостях Серапионыч не только горячо пожал руку Петру Степанычу, но даже расцеловался с ним. А потом, внимательно и чуть бесцеремонно разглядев, поставил диагноз:
— Верно я всегда и всем говорю — надо больше на природе бывать. Вот вы, дорогой Петр Степаныч, за город выехали — и сразу как-то поздоровели, посвежели.
— Ну, вы мне льстите, Владлен Серапионыч, — засмеялся Петр Степаныч.
— Ничуть, батенька, ничуть, — улыбнулся доктор. И добавил уже совершенно серьезно: — Нет, правда, Петр Степаныч, вы словно лет эдак двадцать сбросили!.. Ах да, позвольте вас друг другу представить. Мой давний приятель Петр Степаныч. Вот эта очаровательная дама — Наденька, светило московской журналистики. А молодой человек…
Серапионыч запнулся — в суете они не подумали о «легенде» для Васятки. Не говорить же каждому встречному-поперечному, что везут его из «параллельного мира».
Доктору на помощь пришла Чаликова:
— Васятка — мой племянник. Знаете, Петр Степаныч, он приехал из глухой деревни, где не то что телевидения — электричества нет, и ему даже ваш «Запорожец» в диковинку.
— Ну что ж, прошу, — пригласил Петр Степаныч, распахивая дверцы. — Ведь вам в город?
Серапионыч уселся спереди, рядом с водителем, предварительно подняв с сидения «Кислоярскую газету», а Надя с Васяткой — сзади. Когда машина резво стронулась с места и понеслась вперед, Васятка с непривычки тихо ойкнул. Надежда ласково обняла его за плечи — дескать, пустяки, ты еще на «Мерседесе» не ездил.
Серапионыч кинул взор в «Кислоярскую газету» — и восхитился:
— Ого, какая у вас старая газета — можно сказать, букинистическая редкость.
— Вчерашняя, — кратко отвечал Петр Степаныч, не отрывая взора от дороги.
— Да-да, конечно, вчерашняя, — каким-то внезапно севшим голосом произнес доктор и до самого города уже не отвлекал Петра Степаныча от управления машиной.
* * *
Хотя народу было, как всегда, немного, вечернее богослужение отец Александр проводил с особым чувством — ведь оно было последним в его недолгой карьере священника: сперва в приграничной Каменке, а потом в Царь-Городе, в Храме Всех Святых на Сорочьей улице.
