– Поехали, - сказала Лена, - уже пора.
– А Света? - забеспокоилась бабушка. - Она ведь тоже хотела пойти.
– Она приедет туда, - сообщила Ленка, похоже, она была в курсе всего.
И мы поехали. На автобусе. К хорошему быстро привыкаешь, а от плохого отвыкаешь еще быстрее, и я уже совсем отвык от общественного транспорта.
Я уселся на одиночное сидение и отвернулся к окну. Бабушка села с Писаревой.
Мы поехали.
Я сидел и смотрел в окно, пытаясь абсорбироваться от окружающих. В автобусе ехало множество больных, но я делал вид, что ничего не замечаю. Говорят, можно заблокировать чужую боль, отказавшись от дара исцеления. Именно это мне и надо. Перерою книги, пойму как и поставлю этот блок.
Как там сказала Водуница? Я в точности помнил ее слова: "Ты губишь себя ради других, а эти другие не то, что отплатят, они даже не узнают о твоем существовании. А ты себя погубишь, и самое страшное, что не только себя".
Как же она была права… Тогда я мог легко отказаться от дара, теперь же будет гораздо сложнее. Он теперь жил во мне. Я больше не человек с проснувшимися сверхъестественными способностями, я - маг, маг Ветра. Я не знаю заклинания для отказа от дара, и мне уж точно его никто не даст. Но если нельзя отказаться полностью, то кто может помешать мне просто бросить? Я сказал "просто"? Вряд ли что-то связанное с магией может быть простым.
Я все смотрел и смотрел в окно. Мимо проносился до боли знакомый городской пейзаж.
Да, Лена права, если я закроюсь в своей комнате, ни моя вина, ни мои проблемы не исчезнут. Нужно продолжать жить, жить как самый обычный человек. Неизвестно, сколько еще погибнет моих близких из-за этой чертовой магии. Бабушка? Лена? Светка?… А что если они умрут? Что со мной тогда будет?
Что мне сейчас делать? Мстить черным магам за Сашку? Мстить ради глупого морального удовлетворения и подвергать дорогих мне людей опасности? Ни за что! Черт с ней с этой магией и магами: белыми и черными, - пусть себе воюют, мне нет до этого дела. Я окончу университет, стану журналистом и попытаюсь забыть обо всем, что со мной произошло. Если смогу, конечно. Во всяком случае, я сделаю все, чтобы это осталось в прошлом.
Хоронили Сашку не в городе, а на станции Седанка, что в получасе езды. У него на этом кладбище были погребены родственники.
Мы сразу же поехали на кладбище. Я не захотел заезжать к Бардаковым домой, видеть его родителей лишнюю минуту было выше моих сил.
Погода в тот день стояла холодная, но солнечная, как-никак конец октября. Народа на кладбище было много: многочисленные родственники, весь факультет (у Сашки со всеми были замечательные отношения), просто знакомые, некоторые преподаватели…
"На мои похороны пришло бы столько же", - невольно подумалось мне, и ужасно захотелось, чтобы это Ухо хоронил меня, а не наоборот. Но мои желания не учитывались.
Его мать увидела меня и подошла, у нее были красные заплаканные глаза. Честное слово, это был самый тяжелый день в моей жизни.
– Денечка, - она знала меня с детства и потому иногда называла так. Несчастная мать обняла меня, как родного. - Деня, как же мы теперь без него?
– Не знаю, - искренне ответил я. Я действительно не знал.
– Кто же мог это сделать?
На этот раз я промолчал. Я больше не мог врать, довольно с меня лжи, от которой нет никакого прока.
Скоро Сашкина мать отошла, а ко мне подошла Писарева.
– Ты как? - спросила она.
– Лучше, чем он, - кивнул я в сторону гроба, который пришлось держать закрытым.
Лена проследила за моим взглядом и помрачнела еще сильнее.
– Надеюсь, что лучше, - пробормотала она. - Пойдем, сейчас будут опускать.
Эти похороны были не похожи на похороны моих родителей. Может, потому что здесь было слишком много молодежи, а может, потому что я повзрослел.
Мы подошли к свежевырытой могиле. Гроб стали спускать. Вот теперь Сашка по-настоящему уходит навсегда.
На этот раз я сам схватил Ленкину руку, а она сжала мою.
– Я с тобой, - прошептала она.
– Я знаю.
Гроб спустили и могилу начали засыпать землей.
Навсегда…
Никогда я больше не увижу своего друга, никогда больше не окликну его по имени, мы не будем разговаривать, смеяться до упада, и не подадимся в кино…
НИКОГДА…
Могилу засыпали, стали устанавливать памятник. Я отвернулся, не в силах больше на это смотреть. Да и что толку пялиться на холмик свеженасыпанной земли? Что это изменит? Кому это надо?
Люди стали расходиться, Сашкины родители позвали всех к себе, чтобы помянуть покойного. Бабушка и Светка уже ушли.
– Вы идете? - окликнул нас кто-то из наших однокашников, я даже не глянул кто.
– Нет, - сказал я, не оборачиваясь, - я не иду.
– Я тоже, - ответила Писарева, а потом спросила меня: - А почему мы не идем?
– На поминках пьют водку, не так ли? - она кивнула. - Думаешь, я обойдусь одной стопкой? - продолжал я. - Если я начну, то уж точно напьюсь, уж слишком мне паршиво. А надираться мне нельзя, потому что тогда ветер вырвется из-под контроля.
– Ясно, - поняла она, и, очевидно, своим бурным воображением представила последствия.
– А ты бы пошла, - сказал я.
– Без тебя не хочу.
– Спасибо.
Она положила голову мне на плечо.
– Не за что. Может, пойдем отсюда, а?
– Пошли.
Все уже уехали, и мы остались одни.
– На электричку? - спросила Лена.
– Да.
– А может?…
Я замотал головой.
– Нет, я не стану больше пользоваться даром.
– И поэтому ты спустил в канализацию свое кольцо?
– Захар все время меня вызывал, а я не хочу видеть магов.
– Я думала, Захар - твой друг.
– Он прежде всего маг. И, увидев меня, он не попытается понять меня как друг, а как маг станет читать мне нотации, чтобы я немедленно перестал ныть и занялся магией.
– М-м, - протянула Лена, - может, он будет прав? Магия - твой дар, то, с чем ты родился, она в тебе.
– Она приносит только вред. Мои родители, де, теперь вот Сашка. Кто следующий? Ты? Бабуля? Поверь, я не хочу проверять. Эта магия, о которой ты говоришь как о чем-то великом, лишила меня нормальной жизни, лишила меня всего, подарив боль, врагов и потери. По-твоему, ей стоит заниматься после этого?
– Я скажу, стоит, но ты меня все равно не послушаешь.
– Не послушаю, - согласился я, - потому что очень вас всех люблю и не переживу, если что-то случится еще и с кем-то из вас.
– А другие люди? Ты мог бы им помочь, - настаивала она.
– Своя рубашка ближе к телу, - возразил я. - Знаешь такое? Вы мне близки, а люди - это вообще абстрактное понятие, я их не знаю.
– Я думала, ты полюбил исцелять.
