– Вам прекрасно известно, господин Геринг, что все лица из этого очень узкого круга, включая фюрера и коменданта «Базы-211» вице-адмирала Теодора фон Готта, всего лишь исполнители, Я хочу знать, кто стоит за вами. Кто будет отдавать приказы и принимать решения, когда придет время определять: кому из вас погибать здесь, в Германии, как можно дольше отвлекая внимание от Рейх-Атлантиды, а кому направляться в подземный рай Антарктиды, чтобы там, в Новой Швабии, возглавить новый рейх,
– Вы что, действительно считаете, что существует кто-то, кому в этой операции подвластен даже фюрер?
– Что совершенно очевидно.
Геринг нервно отмерил на удивление мелкими, семенящими шажками расстояние от зависшего на взлете серебряного истребителя до двери и вновь вернулся к истребителю.
– Вы в этом убеждены, Скорцени? – заметно понизил голос главком люфтваффе. И штурмбаннфюрер понял, что он действительно поражен, причем самой постановкой вопроса.
– Абсолютно.
Геринг впал в какое-то не поддающееся оценке полузабытье, а когда с огромным усилием воли вырвался из него, совершенно искренне, доверительно признался:
– Я не могу ответить на этот вопрос, Скорцени.
– Не можете или не хотите?
– Я никогда не задумывался над этим.
– Охотно верю, – не скрывая своего разочарования, вновь поднялся Скорцени. – Теперь уже верю. И хотел бы напомнить вам о тех бумагах, которые вы изъяли из сейфа «Базы-211».
– Мне просто в голову такое не приходило, – проигнорировал его напоминание Геринг.
– Уверен, что приходило, – позволил себе не согласиться с ним Скорцени.
– Хотя, если исходить из высказанного вами предположения, – все еще осторожничал он, – многое из того, что меня смущало, а то и откровенно поражало, теперь становится вполне объяснимым. Майор! – без всякой паузы позвал он своего адъютанта, а когда тот возник в проеме двери, распорядился: – Французского коньяку и что-нибудь из закуски. Сегодня у нас именно тот гость, которого мне давно хотелось видеть в нашей «Каринхалле».
– Могу засвидетельствовать, что вы давно, очень давно не отзывались так о ком-либо из своих гостей.
Октябрь 1943 хода.
Германия. Замок Викингбург
на побережье Северного моря.
– Они прибыли, Дениц? – едва слышно спросил Гитлер. Это был голос старика, с надеждой спрашивающего, прибыл ли тот, с кем он хотел бы повидаться на смертном одре.
– Прибыли, мой фюрер.
– Коммодор Штауф уже представил свой доклад о походе?
– Только что вошел и стоит в двух шагах от моего стола, – гросс-адмирал старался говорить так же негромко и неспешно, как и фюрер. Ему казалось, что при такой манере вождю легче будет воспринимать сказанное и прочувствованное его собеседником.
– Я хочу видеть его доклад.
– Он будет представлен вам.
– Подробнейший. С вашими, Дениц, комментариями и соображениями. Вашими и нашего общего друга Скорцени.
– Простите, но Скорцени здесь нет, и в операции «База» он участия не принимал.
– Считайте, что уже принимал, гросс-адмирал, – решительно заявил Гитлер.
– Приму к сведению, мой фюрер.
В эти минуты Дениц почувствовал, что вождь нации откровенно гордится им же сотворенным героем этой самой нации. Возможно, Скорцени был сейчас единственным человеком, славе которого фюрер не завидовал. Во всяком случае, откровенно. Может быть, потому, что, как уже поговаривали в абвере, сам немножко побаивался его.
– Подробности, связанные с привлечением к этой операции моего личного агента Скорцени, – вновь, после небольшой паузы, заговорил фюрер, – мы обсудим при личной встрече. Завтра в четырнадцать мы встречаемся в замке Вебельсберг. Узким, очень, узким кругом.
– Завтра в четырнадцать ноль-ноль я буду в замке.
– Нам многое надо обсудить, Дениц. Иногда возникают решения, которые способны изменить сущность мира, повернуть шарнир времени.
Фюрер прокашлялся, и Дениц услышал в трубке его прерывистое чахоточное дыхание, которое легко можно было принять за дыхание отставного субмаринника. Выражение «шарнир времени» уже было знакомо гросс-адмиралу. Фюрер употреблял его всякий раз, как только желал свести разговор к оккультизму, к «высшим посвященным», к великому предначертанию, определяющему его личную судьбу, а следовательно, и судьбу рейха.
– Именно благодаря тому, что фюрер и на сей раз решился прибегнуть к этому термину, главком Кригсмарине понял: завтра речь вновь пойдет о судьбе Рейх-Атлантиды. Только на этот раз фюрер, возможно, откроет те карты, которые до сих пор дипломатически припрятывал в рукаве.
Песочные часы истории рейха «отсыпали» секунду за секундой, а фюрер все так же продолжал испытывать телефонную трубку на ритм своего дыхания. Выдерживая его артистическую паузу, Дениц вопросительно поглядывал на замершего посреди кабинета коммодора Штауфа. В эти мгновения гросс-адмирал решал для себя, правильно ли он поступил, пригласив Штауфа в свидетели их разговора с фюрером, а если неправильно, то как бы поделикатнее выставить его?
– А вообще, что вы обо всем этом думаете, гросс-адмирал? – неожиданно спросил Гитлер именно в ту минуту, когда главком Кригсмарине уже был уверен, что сейчас он положит трубку
– Вы имеете в виду положение на фронте?
– События на фронтах интересуют меня сейчас менее всего, – неожиданно окреп голос Гитлера.
– Ну, если говорить о состоянии нашего военного флота…
– То, что происходит сейчас на фронте и в Германии, – не стал выслушивать его фюрер, – всего лишь поток событий в том мире, развитие которого давно остановилось. У этого мира, Дениц, нет будущего. Его уже попросту нет. А если что-то там, на горизонте, и проявляется, то оно слишком призрачное и слишком недостойное, чтобы полагаться на него как на будущее германской расы. Вы понимаете меня, гросс-адмирал?
– Во всяком случае, пытаюсь.
– Поэтому сейчас меня интересует не мнение любителей подсчитывать количество трупов по обе стороны фронта, – Дениц с удивлением отмечал, что голос фюрера становится все увереннее и тверже. Теперь это уже был голос оратора, голос человека, знающего цену каждому сказанному им слову, голос вождя. – Наши взоры должны быть обращены туда, во льды вечности, во льды, в которых законсервировано будущее новой расы, в подземелья, возрождаясь в которых, мы со временем станем обладателями мира и небесным повелением вселенной!
«Он явно произносит чьи-то слова, – понял гросс-адмирал, – но не исключено, что немножко перевирает их. Впрочем, вождю нации это простительно. Главное ведь не то, что вождь скажет своему народу, а то, как народ истолкует слова своего вождя».
