Нет, ну кто мог знать, что Боров, этот вечный весельчак и обжора, подавится костью и загнется в жутких корчах? А тем более, кто же мог всерьез думать, что он так и не успеет отдать командиру крупную сумму, проигранную в кости буквально вчера? Не было в отряде, да и во всей Гильдии ловцов Толакана такого Тхонга, который бы рискнул не вернуть долги Красному Кулаку. Боров стал первым — сдох, чтобы не отдавать, сволочь. Теперь командир отведет на них душу, а им отыграться не на ком — ничтожные в этот раз вообще все как на подбор доходяги. Три раза пнешь, а на четвертый прощай награда, за трупы денег не дают.
Тело Борова хотели бросить прямо на месте стоянки, но Кулаку этого было мало.
— Нет, Боров так легко не отделается. Сердце вырежьте. И печень.
— Зачем?
Рорка, обескуражено задавший этот простой вопрос, уже в следующее мгновение захлюпал сломанным носом, и даже не пытаясь вытирать струящуюся кровь, первым бросился вскрывать грудную клетку мертвецу.
Красный Кулак, взбешенный тем, что так и не получил уже придуманные как потратить деньги, шипя вырвал еще теплое сердце покойника и впился в него зубами. Кто-то из пойманных ничтожных блеванул, не выдержав зрелища, чем испортил и без того ужасное настроение командира. Тот, облизав покрытые кровью руки, мрачным взглядом обвел пленников.
— Печенку порубайте им в суп, будут жрать всю дорогу.
…
Урод. Нет, эта груда мяса, что у Рорка командиром, само собой. В нашем мире его кровь бодибилдерам внутривенно кололи бы вместо анаболиков. Урод же — тот дебил крестьянин, что не нашел ничего лучшего, как блевануть в самый ненужный момент. Теперь все пленники попали. Кажется, что такого? Ели же у нас свиней? И лошадей ели. И собак корейцы с китайцами жевали. И мозги обезьян кто-то запекал. Так почему бы печенку Рорка не съесть? Но, елки, как же противно.
Так, зло глядя на бородатого мужичонку, виновного в смене нашего меню, я думал о жизни.
— Здорово ты его, — шепнул мне Мышок.
Вот еще одна проблема. Теперь лучник следил за мной в оба глаза, ловил каждое движение, вслушивался в каждый вздох. А обмануть лучника — это не обмануть крота или землеройку, это еще очень постараться надо. Только где сил взять — не только за свободу бороться, но и еще от неожиданного фаната прятаться.
— Молчи.
Нужно отдать должное, для человека, находившегося в экстремальной ситуации и посвященного в опасную тайну, он держался хорошо. Его руки не дрожали, глаза не бегали, губы лучник тоже не облизывал да и говорил мало.
— Само собой. А следующий скоро?
То, что он знал обо мне, несло угрозу. Он слишком много видел и подозревал. Но он готов был один тянуть всю тяжесть деревянной колодки — без него у меня попросту не хватило бы сил.
— Увидишь.
Что делать, когда руки скованы, сил мало, здоровья еще меньше, а надеяться не на кого? Ответ очевиден — бороться. Ведь козырь в рукаве есть, просто надо распорядиться им грамотно.
Могу я остановиться и, благородно выпятив челюсть, вызвать всю эту Роркскую банду на честную битву? Могу. Но только для того, чтобы они моей честной, но дурной головой в футбол сыграли. Потому что шансов в таком бою у меня даже не ноль — меньше. А значит, сидим тихо и про честные битвы читаем в книгах.
Могу я напасть внезапно, простым движением рук разбросав этих ловцов удачи? Напасть-то могу, и даже наверняка прихвачу кого с собой при случае. Только потом с моей головой сделают все то же, что и в первом сценарии — попинают ногами и выбросят. А значит, никаких пассов и внезапных ударов, оставим их великим магам. Те бы при случае одним взмахом всех обидчиков упокоили.
Что остается? Действовать тихо, незаметно, не привлекая внимания, не выпячивая челюсти и не играя в супермена. Во время короткой дневной стоянки не жадно пережевывать чужие объедки, а следить за врагами. Такие остановки — единственное время, когда руки свободны. Ноги, конечно, связаны, ну да не ногами же мне магичить, право слово. Когда же один из Рорка особой толстоты и омерзительности стал рвать зубами здоровый кусок мяса, продолжая при этом чем-то хвастаться и спорить, — настало время. Я потянулся к нему, сознательно пропустив клубок огня в груди, но не оставив без внимания толстую нить, проходящую в области желудка. Какая разница, где кипящая энергия прорвет жалкую оболочку вен?
Рорка поперхнулся, зашелся в истерическом кашле, кусок мяса застрял у него в горле, дополнив картину. Никто не бежал к нему на помощь, Рорка только ржали, тыкая в умирающего товарища, подшучивая и веселясь. Только когда из походного шатра вышел их огромный командир, всем стало сразу не до смеха. Потому что к этому моменту у пострадавшего началась агония, и до момента, когда Роркский кулак стал крошить Роркские же морды, остались считанные мгновения.
Если бы еще не этот бородатый урод с несварением желудка, то можно было бы считать, что первый блин точно не вышел комом.
…
Первые снежинки упали еще прошлым утром, лишь ненадолго укрыв землю белой скатертью. Уже к вечеру они обернулись жидкой грязью и слякотью под ногами лошадей — у первого снега всегда слишком короткий век и незавидная судьба. Но прошла только одна ночь, и вот уже холодный ветер бил Алифи прямо в лицо, сыпал ледяной крошкой в глаза, стараясь заставить отступить, уйти под защиту крыш и каменных стен.
Хрустальный родник смотрел на серое, хмурое небо, подставлял ничем не защищенное лицо под обжигающие льдинки и не чувствовал холода. В последнее время он все реже ловил себя на привычных ощущениях — тепла, холода, жажды. Остались усталость измученной души и боль искалеченного тела. Только они, а потому жгучие касания закрутившейся пурги будили воспоминания и приносили радость. Энгелар со странным упоением ловил мгновения, когда упавшие на лицо льдинки, оборачиваются каплями дождя и стекают вниз по осунувшимся щекам и подбородку. Дерзко касаются потрескавшихся губ. Дрожат на седых ресницах. Снегу все равно: Владыка перед ним или последний каторжник с железных рудников…
— Милорд, здесь становится холодно, советник Геррик просит Вас не испытывать судьбу. Пойдемте, милорд.
Офицер безымянного лаорского форта был подчеркнуто учтив и вежлив. Словно и впрямь от самого Энеглара зависело, где и как он будет проводить этот вечер. Словно он прямо сейчас мог встать на ноги и уйти в неприветливую ночь.
— Пойдемте? Да ты шутник, я смотрю. Ладно, приказывай слугам, пусть занесут носилки внутрь.
Появление офицера, напомнившего о благоразумии, смазало ощущения. Наваждение ушло, сменившись привычными болью и раздражением. Говорят, когда-то давно, даже очень, очень давно… Говорят, древние Алифи, только пришедшие в этот негостеприимный мир, были способны лечить любые болезни и травмы. Что только эти знания помогли переселенцам выжить, выстоять в борьбе с болезнями и сделать Высших теми, кто они есть сейчас. Тех знаний не вернуть, они ушли, словно капли дождя, упавшие на поверхность песка. Что осталось? Мази. Травы. Иглы. Яды. Настои и отвары. Лилин. Но мази не срастят сломанные позвонки, не обернут время вспять. Травами и настоями не заставишь ноги ходить, а яды… Отравиться если только…
