— Ты темплар. Темпларство у тебя в крови и в костях. Ты сломан и никогда не изменишься.
Он отвернулся от нее и пошел дальше, не говоря ни слова, достал свою тарелку и встал в очередь на ужин.
— Утро, — объявил голос, сопровождаемый несильным ударом ребром сандалии по ребрам Павека.
Он заворчал, звук получился глубже и жалобнее, чем он ожидал. Его глаза неохотно открылись свету, падавшему на него через маленькое окно в красной стене хижины и на него хлынул поток воспоминаний. Вчера вечером он все себя как дурак с Акашией, сначала со своим неуклюжим темпларским юмором, а потом спором о делах друидов, зарнеке и Урике. После чего он опять оказался рядом с бочонком Бегунов Луны и выпил слишком много их медового эля. Не так много, как он пил, когда напивался в Берлоге Джоата, но слишком много для человека, который отвык от этого. Однако он помнил всех, с кем он пил, даже эльфов, и как потом он осторожно поднялся на ноги и добрался до кровати, а земля предательски убегала у него из-под ног.
Но, если он все это помнит, и не отводит глаза от яркого света, вероятно он может и повернуться так, чтобы кровь не перелилась болезненно с одной половины черепа в другую, как это бывало у него после ночи в Берлоге.
Так что он повернулся, и перед ним возникло лицо человека, который разбудил его. С некоторым трудом он распознал кожистое лицо Йохана.
— Рассвет был уже… давно? — спросил он, сплевывая, чтобы избавиться от едкого привкуса во рту.
— Самое время для тебя опустить свои ленивые кости на пол. Бегуны Луны уже давно сложили свои шатры и сейчас поднимают облака пыли над соляной пустыней. Солнце уже на две ладони над деревьями.
Теперь он точно вспомнил, почему он оказался рядом с боченком эля. Выругавшись односложным проклятием, он сел. — Встреча в доме Телами. Она уже окончена? Что сказала Акашия? Убедила ли она остальных продолжать поставлять семена зарнеки в Урик? — Его язык распух и чуствовал себя как в корзине с мокрым грязным бельем, но с этим ничего нельзя было поделать, пока он не окажется около колодца, а это внезапно показалось ему долгим и трудным путешествием.
— Они ждут тебя, — сообщил ему Йохан, бросая бросая походную фляжку с каким-то напитком ему на колени. — Ты единственный, кто знает Урик и его темпларов.
Он открыл фляжку и быстро поднес ее к носу: опять старая привычка. Иохан вспомнил темпларов и Урик, а когда темплар находится в Урике, никакая предосторожность не является излишней. Знакомый запах настойки из горького корня ударил ему в нос. Он сделал полный глоток, и застарелый кислый вкус исчез из его рта. Еще один глоток, и он вернул дварфу наполовину пустую флягу с благодарным ворчанием.
Йохан передал ему свеже выстиранную и все еще влажную одежду. Он не брился уже шесть дней, и его борода заскребла по одежде, когда он надевал ее через голову. Он потер рукой подбородок. Если он не хочет, чтобы друиды считали его грязным червяком, ему надо кучу времени с бритвой и зеркалом.
Ветеран-дварф приглащающе протянул руку, как будто прочитав его мысли. — Нет времени на это. Они ждут.
— Я не понимаю, чего они ждут, — пожаловался Павек. — Мне нечего сказать им. Акашия знает, что я думаю.
— И что ты думаешь, Просто-Павек? — В вопросе был слабый намек на вызов.
Он схватился за протянутую руку дварфа и прыгнул на ноги. — Сжечь все, все до последнего куста и семечка, а потом молиться, чтобы никто не пришел проверить это. Акашия думает иначе. Я сказал ей, что не собираюсь с ней спорить. Я не собираюсь вмешиваться в спор между ней и Телами.
Пока они шли вдоль длинной стены хижины он обратил внимание, что все матрасы холостяков были аккуратно свернуты и лежали около внешней стены. Все, за исключением его собственного, который надо было проветрить, и — он пересчитал дважды, чтобы удостовериться — Руари, матрас которого вообще был не тронут с тех пор, как кто-то раскатал его вчера вечером. — А этот где сейчас?
— Тебе не надо будет вмешиваться в спор между Акашией и Бабушкой, — Йохан полностью проигнорировал его вопрос. — Они согласны друг с другом.
Квирайт был абсолютно спокоен, как всегда, и не было никаких видимых признаков вчерашнего веселья. Несколько фермеров использовали последние остатки ночного холода чтобы проделать тяжелую работу: привести в порядок печи после вечернего пира. Они приветствовали его и Йохана с необычайной дружелюбностью — во всяком случае ему так показалось, он еще не слишком хорошо определял такие вещи.
Иохан не сказал ни слова, пока они не оказались около колодца, где их никто не мог услышать. Пока Павек вытягивал ведро с холодной водой на поверхность, последние капли сна улетучились из его сознания.
— Если женщины согласны друг с другом, почему они ждут меня? Почему бы на нагрузить мешки на канков и не поскакать в сторону Урика?
Несколько мгновений он ждал ответа дварфа, и когда тот не последовал — как и ответ на вопрос о Руари — он наклонился над ведром чтобы помыть лицо. — Я был один-единственный, кто говорил, когда жуки были нагружены, — Павек продолжал лить воду на щеки, — и когда мы уходили из Урика. И я один-единственный, кто хотел бы услышать твое мнение, пока мы не под крышей дома Бабушки.
Он вылил неиспользованную воду из ведра. — Ну, что ты думаешь?
— Я согласен с тобой, вот и все. Квирайт посылал зарнеку в Урик еще до того, как Бабушка родилась, по меньшей мере она так говорит. И еще она говорит, что Квирайт не собирается пренебрегать своими обязательствами, только потому, что какой-то темплар, домашняя зверушка Короля-Льва, что-то там из него делает. Я сказал, что все это опасная чепуха. Атхас сейчас не то место, которым он был, когда Бабушка родилась. Сейчас вещи изменились и, быть может, останутся в таком же положении еще тысячи лет, а может быть все станет еще хуже, чем сейчас. Какую бы пользу не приносило Дыхание Рала простому народу, она не стоит того риска, на который мы идем, если будем продолжать поставлять семена зарнеки в Урик, снова и снова. Ты знаешь это; я знаю это. И страж тоже знает это. Но Квирайт должен сказать мне «Сожги весь урожай». Я никогда не был в восторге от всей этой торговли. В проклятом городе нет ничего, что нам нужно; мы окружены солью, нет никакого смысла торговать из-за нее.
— Страж? — спросил Павек, вытирая подбородок рукавом. — Если страж против, они же не могут всерьез даже думать о том, чтобы послать зарнеку в Урик.
Йохан сделал безнадежный жест рукой. — Я знаю только то, что сказали мне, — тут он поправил себя, — что Руари сказал мне после разговора с Каши. Должно быть это первый раз, когда женщина и страж не согласны друг с другом.
