Поначалу он обиделся. Затем, поразмыслив, аккуратно разгладил лист и пририсовал к куче мусора множество искаженных судорогой лиц и рук, схватившихся за карандаши, кисти и палитры. Наутро ученики, придя в мастерскую, нашли карикатуру приколотой кнопкой к одному из мольбертов.
Трое из них, каждый на голову выше Тинча, задержались в мастерской в обеденный перерыв.
- Ты, щенок, - сказал один из них.
- С тобой разговаривают, - заметил второй.
- Ребята, да он, верно, не только хромой, но и глухой! - хохотнул третий.
Тинч, старательно делая вид, что не обращает на них внимания, сметал щеткой опилки с верстака.
Очень жаль будет покидать такое удобное место. Очень жаль. Возвращаться в хижину Рагны ему почему-то не хотелось. Устроиться, например, выбивальщиком ковров? Сейчас их как раз удобно чистить свежевыпавшим снегом...
Но - как же его келья и его полные творческих полетов вечера, где он предоставлен только Богу и самому себе?
Ученички перекинулись взглядами и загадочно удалились.
Тинч успокоился, решив, что дело на том и закончится, хотя в его душе возникла неясная тревога, которая становилась сильнее по мере того, как он, хромая, поднимался по лестнице в свое убежище.
Дверь в комнату была приоткрыта. Листки бумаги с его эскизами усеивали пол. По ним прошлись ногами. На столе из всей стопки оставался рисунок, над которым он работал последние несколько дней...
К чертам лица Айхо непостижимым образом примешивались черты лица Тайри. Тинч ломал голову и тщетно пытался отделить одно от другого. Лицо, в конце концов, вроде бы и стало выходить похожим, но руки всё равно получались грубоватыми, сильными - такими месила глину дочь знаменитого анзуресского пирата.
Над морским горизонтом парили чёрные тучи. Из туч отвесно вниз высовывался узкий длинный хобот набиравшего силу смерча. Руки, над которыми трудился в последние вечера Тинч, должны были укротить этого, пришедшего с морских просторов зверя...
То, что было теперь пририсовано к протянутым в море рукам Олеоны, мы описывать не будем, равно как и оскорбительную надпись, возникшую над затянутым облаками горизонтом.
В первую минуту Тинч дрожащими от ярости пальцами схватил было ножницы, чтобы поскорее вырезать то, что сохранилось от первоначального изображения и спрятать хотя бы в книгу Линтула Зороха Жлосса - на счастье, её не нашли. Потом он передумал и, держа в пальцах изуродованный рисунок, спустился в мастерскую.
Видимо, всё-таки придётся податься в выбивальщики ковров...
Уроки начались и ученики привычно восседали за мольбертами, занятые на сей раз набросками с коллекции глиняных кувшинчиков - вроде тех, что лепила Тайра.
- Молодой человек! - осуждающе произнес преподаватель, высокий, нездорово желтолицый человек со свисающими усами и пронзительными глазами.
- Прошу прощения, - отвесил лёгкий поклон Тинч. - Меня только интересует, кто из ваших учеников сделал это.
И положил лист бумаги на стол перед учителем.
- Ладно... Я вас понял, ну и что же теперь... - нервно заметил учитель (не срывать же урок!). - Давайте займёмся этим случаем как-нибудь после. Извольте покинуть класс.
- Мне некогда, - твердо ответил Тинч. - Хотя... вообще-то, вы правы. Мне, в сущности, всё равно, кто это сделал.
И прибавил с усмешкой:
- Этого беднягу можно понять. У него в жизни никогда не было любимой женщины. И, скорее всего, не будет... На калек не обижаемся!
Обведя глазами недоумевающий класс, повернулся и неторопливо побрёл к двери.
Теперь он не чувствовал ни волнения, ни обиды.
Просто - какую-то бесцветную усталость внутри.
В этот момент кто-то крепко ухватил его сзади. Полуобернувшись, он с силой тряхнул плечами. Ученик, - а это был один из его недавних знакомых, - попятился и повалился, сшибая по пути мольберты.
- Молодые люди! - попробовал вмешаться учитель.
- Щенок сопливый... - прошипел, поднимаясь, ученик.
В его руках мелькнула стамеска. Окружающие, ахнув, рассыпались по сторонам. Не устрашился только Тинч.
Перед ним в мгновение ока пронеслись Урс и Анзуресс, и рыбацкая и матросская братва, и лихие кабацкие мордобои...
Стамеска - не нож. Тинч легко выхватил прямо её за лезвие и, увернувшись от удара ногой, от души влепил под челюсть противника такой "винтовой матросский", что беднягу отнесло далеко назад - к ногам преподавателя. Служившие натурой расписные кувшинчики грудой посыпались на пол, довершая картину разгрома.
Остро заточенную стамеску Тинч, грозно перебросив с ладони на ладонь, метнул в деревянную стену, и она, сверкнув, вонзилась с хрустом, пригвоздив один из портретов.
Сам Пиро позавидовал бы такому броску!
Выходя из мастерской, он хватил дверью так, что испуганно всхлипнули стекла в окнах. Знай наших!
2
Во время вечерней уборки к Тинчу подошёл его друг, ночной сторож. Тинчу предписывалось явиться на третий этаж, к самому Моуллсу. Владелец Башни почему-то пожелал разобраться в случившемся сам.
В принципе, подобными делами должен заниматься отнюдь не глава школы. Это Тинч понимал. На всякий случай он всё-таки собрал в дорогу немногочисленные пожитки и в назначенное время постучал в дверь, где находилась мастерская Хозяина. Когда на стук никто не ответил, он толкнул дверь и, перешагнув порог, очутился в комнате.
Внутри мастерской Моуллса ярко горели свечи, вправленные в несколько развесистых канделябров. Там же, на стенах, а также на полках, столах и просто на полу были подвешены, расставлены или сложены вместе полотна. В комнате пахло красками, лаком, и совсем не пахло керосином - Хозяин не терпел этого запаха.
Посредине комнаты громоздился исполинских размеров мольберт. Помимо него в мастерской располагались два больших кресла, несколько табуреток, приставная лестница, вместительный шкаф, два стола, один из которых, очевидно, был рабочим, а на другом аккуратной стопочкой расположились тарелки и графин с водой, и пара стаканов, а в углу, на специальной подставке - зонтики и трости, вешалка с одеждой.
Тинч присел на одну из табуреток и не без любопытства принялся осматривать картины.
Бугден - город, отстоящий далеко от моря. Тем не менее, морские волны автор изобразил настолько точно и мокро, что Тинча охватила легкая зависть. В корабельной оснастке он тоже неплохо разбирается, отметил Тинч. Его внимание привлёк портрет маленькой девочки - возможно, дочери или внучки художника. Задиристо сощуря левый глаз, она вызывающе глядела на Тинча. С соседнего портрета смотрел худощавый молодой человек с кистями и палитрой. Это мог быть автопортрет самого Моуллса - в молодости. Тинч знал, что сейчас тот гораздо старше.
