– Ложь. Гонец до Сургоса не доехал.
– Кто может подтвердить ваши слова?
– Те, кто был со мной в тот день и не видел никакого гонца.
– Назовите их.
– Это были солдаты. Я не помню имен и не знаю, где они сейчас.
– Орел Онсии забыл тех, с кем принял первый бой? – Маноло стоял рядом с Хайме, чуть задрав голову. Он ждал ответа, ответа не было.
– Отвечайте.
– На что?
– Вы не слышали вопроса?
– Нет.
Еще одна ложь или Хенилья видит лишь их с Диего?
– Вы забыли солдат, с которыми приняли первый бой? – повторил Хайме.
– Смерть стирает многое, святой отец…
– Я найду этих людей, а также того, кто видел упомянутые следы. Он еще жив.
– Этот человек либо мой враг, либо враг Онсии.
Кто-то тронул его за плечо, и Хайме с досадой обернулся. Лихана указал взглядом в сторону. Если статуя не слышит мертвых, отходить глупо, но в этом мире всегда есть место лжи. Лучше не рисковать.
– Вы что-то хотели? – Если мрамор не обладает кошачьим слухом, их не расслышать, пусть даже Гонсало врет.
– Дон Хайме, у вас нет времени искать свидетелей. Все решает эта ночь.
– Найти спустя семнадцать лет свидетелей непросто, но за год я их найду. Где семнадцать лет, там и восемнадцать.
– Обвинитель отвечает за свои слова, а судья должен решить дело в срок, иначе он будет наказан. Вы – судья. Мы, четверо, обвинители.
– Мы не в Миттельрайхе, – нашел в себе силу улыбнуться Хайме, уже зная, что услышит в ответ.
– Это закон Альконьи, – не принял шутки дон Луис, – мы поддержали обвинение Диего, вы призвали Хенилью на суд. До рассвета мы должны доказать свою правоту, иначе нас просто не станет. Что в этом случае ждет Диего и вас, не знаю, но к живым вам не вернуться. Разве что вы примете сторону победившего. Возможно, это вас спасет.
– Что ж, – наморщил лоб Хайме, – будем исходить из этого. У дона Гонсало был доверенный слуга и конюх. Он взялся поводить Пикаро, а потом пытался убить Диего. Вы случайно не знаете, как его звали?
– Хулио Перес, – шепнул подошедший Диего, – но это все, что я знаю. К несчастью, конюх ничего не скажет. Мигелито его убил у меня на глазах.
– Дон Луис, правильно ли я понял, что этой ночью я могу спрашивать мертвых?
– Если они принадлежат Альконье…
3
Первыми появились «белолобые» – то ли вышли из тростника, то ли отделились от окутавшей озеро дымки. Хмурый высокий человек в залитом кровью камзоле и паренек лет семнадцати с цветком шиповника на груди казались существами из плоти и крови и все же чем-то неуловимо отличались от обвинителей.
– Этот был у них главным. Я не смог его убить, – с сожалением проговорил тот, кого все называли Маноло. – А паренек – мой.
– Папистский идол! – прошипел старший, глядя на белого командора. – Отправляйся назад в преисподнюю!
– Зачем вы перешли реку? – Рядом с Хенильей Хайме выглядел как стилет рядом с мечом.
– По воле Господа и маршала смести с лица земли папистское гнездо, – не стал запираться хаммерианин. Он ненавидел тех, к кому пришел, но не желал молчать.
– Какое именно? – невозмутимо уточнил де Реваль. Воистину импарсиал допросит хоть покойника, хоть булыжник…
– Монастырь в старой Муэне, – бросил лоассец. Будь он поболе раза в два и мраморный, вышел бы истукан не хуже Хенильи.
– Что бы вы сделали с монахинями и паломницами, если б дошли?
– То же, что с проклятой ромульянкой…
– Со вдовствующей королевой Лоасса Анунциатой? – уточнил Хайме. – Или с ее дочерью?
– Со старухой.
Пятьсот опытных солдат, избивающие женщин… Кровав же их бог, но эти уже никого не убьют.
– Вы находились в сговоре с командором Сургоса?
«Белолобые» уставились на Хайме как на помешанного. Командор удовлетворенно опустил и поднял голову в старинном шлеме. Кивнул.
– Почему вы не дошли? – вернулся к допросу импарсиал.
– Нас предали.
И их тоже? Похоже, в наше веселое время все предают всех.
– Кто же?
– Луи Бутор и его шлюха. Король Лоасса – Иуда. Он думал, что замел следы, но Господь поднял меня из могилы, чтобы я сказал: Луи Бутор послал нас на смерть. Предатель дал знать папистам, и они под видом охотников встретили нас в холмах. Мы потеряли людей и время… долг не дал нам отступить, мы смели вражеский заслон и двинулись вперед, но у монастыря нас ждала армия.
– Почему вы обвиняете своего короля?
– С нами был его друг, граф Крапу. В последнем бою он ударил меня в спину и бежал. Младшие офицеры погибли раньше. Солдаты остались одни. Уцелело семеро. Я был без сознания, но еще жив. Меня убили на месте первой схватки. Крапу знал, что уцелевшие будут отходить старой дорогой. Он нас ждал, он и два десятка…
– У каждого свои иуды, – вмешался Маноло, – но остановили вас обычные охотники.
– Ложь.
– Неужели вы меня не узнаете? Вспоминайте. Вы стояли на обочине и смотрели, как добивают бойцов в латах, я вышел из кустов. Один. Я шел вас убить…
– Сгинь! – Рука лоассца дернулась прикрыть глаза. – Наваждение Сатаны, это не можешь быть ты!
– Это он, господин полковник, – внезапно сказал младший, – я вспомнил. Жак выстрелил в него и попал, а он все равно… Я не помню, что было дальше, но это он!
– Кара, – прошептал господин полковник, – это кара за то, что я подвел маршала… Не знать, где козни Сатаны, а где – истина. Не знать вечно…
– Господин полковник! – закричал парень. – Вы сделали все, что возможно, вы не виноваты…
– Я не исполнил приказ, – безнадежно сказал офицер, – я виновен, но, Господи, за что ты караешь малыша Роже? И он, и его отец служили тебе, возьми же его к себе…
1
«Белолобых» никто не звал. Они явились сами, потому что не знали покоя, а может, еще почему-то. Это было бы интересно… Это и будет интересно, если у главы Муэнского трибунала наступит утро, и все равно память импарсиала губкой вбирала чужие имена и обиды. Возможно, они станут лишним грузом в его неупокоенной смерти, а возможно – уздой для Бутора, и крепкой уздой. Хайме внимательно слушал про графа Крапу, не забывая поглядывать на возвышавшегося над живыми и мертвыми Хенилью. Мраморное лицо под поднятым забралом оставалось бесстрастным, но импарсиал мог поклясться, что командор доволен и уверен в себе. Он не боялся утра, он вообще ничего не боялся.
– Дон Гонсало! О Господи… – Откуда появился человек в темной куртке, Хайме заметить не успел, но стоявший рядом Диего прошептал:
– Перес! – И Хайме разом стало не до лоасских интриг.