Госпожу Нум, оказывается, уже подняли на ковер евнухи и понесли.
- А вот и он, - прошелестел сумеречный голос.
В ужасе Абид посмотрел на говорившую - жутенькое личико, бледное до синюшности, кривилось в потусторонней усмешке. А может, это просто от того, что у нее брови так высоко нарисованы, как у куклы.
А потом развернулся к воротам - туда все смотрели.
Ворот, собственно, никаких и не было - так, створы раздолбанные висели. А вот деревянный мостик надо рвом держался. На нем, скрючившись, кто-то лежал - как груда тряпок. Из тряпок длинно, наискось, торчало копье.
А на взрытом копытами и ногами людей пятачке стояли - в рядок - три человека.
И все. Никого ни вокруг, ни рядом с ними не было.
И в лагере тоже как будто затихло. Карматы и твари вдруг откатились.
Три человека слаженно, как один, двинулись вперед.
- Иди к госпоже, Абид, - звянул над головой голос сумеречной княгини.
Аураннка невесомо соскользнула со спины лошади и та, тупо мотая поводьями, уплелась прочь. Тамийа-химэ улыбалась такой же, как у сумеречницы в белом, кукольной, ненастоящей улыбкой.
Три человека подошли к мостику через ров - и странно застыли. Словно хотели зайти прямо втроем, а мостик-то - узенький, ну и кто пойдет первым? Абиду почему-то стало смешно, и он хихикнул.
- Уходи, - тихо повторила Тамийа-химэ.
И поддернула подвязанные рукава.
- Ну а где аждахак-то? - все еще хихикая и чувствуя себя донельзя глупо, спросил Абид.
Аураннки, словно не слыша вопроса, строились в ряд, наклоняя копья.
Трое у моста наконец-то стали друг за другом, и первый вступил на деревянный настил.
Абид огляделся - и у частокола никого, только ветер одежду на трупах треплет. А что, все попрятались? От аждахака?..
А эти трое одинаково шагающих дошли до перегораживающего мостик трупа. Замялись.
И тут воздух вокруг них потек - как в знойный полдень над камнями лавовых полей под Марибом.
Абид разглядел очертания того, что проступало в дрожащем мареве, заорал и упал на колени. Лагерь за его спиной ответил такими же воплями и отчаянным, пуганым визгом.
Аждахак ревнул, дернул лапой и смел с моста человеческое тело. Раскачиваясь и мотая уродливыми, морщинистыми шеями, тварь поковыляла вперед.
Кругом метались и выли люди. Абид плакал и не имел сил подняться с колен.
Поэтому его едва не стоптала лошадь:
- Эт-та что еще за новое гадство? - заорал сидевший в седле черный от щетины ханетта.
Одна из аураннок, не оглядываясь, крикнула:
- Где Джунайд?!
Ползучая тварь застряла в воротном проеме - роговые пластины на суставах лап не пускали. Аждахак бил шипастым хвостом и тупо ломился, разевая слюнявые, усаженные зубами-иголками пасти.
- Шейх в городе, - проскрипел над головой Абида знакомый голос. - Я за него.
Тут юноша явственно почувствовал, что сходит с ума - как?!.. откуда?.. Но нет, и вправду, ханетта, отдуваясь, спускал с седла неловко свесившегося, сопящего и охающего от болей в пояснице муллу Абд-ар-Рафи ибн Салаха.
Несообразность происходящего - где могучий шейх-волшебник и где старый ворчливый мулла?! - вопли людей и рев застрявшего аждахака пересилили его разум - и тот разлетелся искрами, словно его пнули, как прогоревшую головешку. Поэтому дальнейшее Абид помнил как-то по частям и странно.
С душераздирающим треском и скрипом воротные стобы вывернулись из земли и обвалились. Торжествующе хрипя и роняя слюну с брыльев, аждахак поволокся вперед.
А потом... потом, наверное, Абид что-то пропустил.
Потому что потом он помнил нечто совершенно невероятное!
Раздвинув строй аураннок, старый мулла прошел между жалами их копий. И поднял правую руку. Наверное, в ней было что-то зажато. Но от испуга и слез Абид не видел. Видел только, как старик стоит, и ветер треплет его латаный бурнус и кончик застиранной чалмы. Аждахак изогнул все три шеи и зашипел.
- Ты не пройдешь! - громко сказал старик и еще выше поднял руку. - Во имя Всевышнего, милостивого, милосердного! Ты не пройдешь!
Тварь трубно заревела и рванула вперед, щелкая зубами. Когда одна из пастей клюнула вниз, туда, где стоял ибн Салах, Абид вскрикнул и зажмурился.
А когда открыл глаза, мулла уже не стоял перед аждахаком.
Тварь коленчато извивалась и истошно ревела - в страшной муке. И одной головой пыталась что-то из себя выхаркнуть. Со всех сторон ее били и били копьями сумеречники и люди, летели в чудище камни. А по обеим сторонам от Абида бежали и бежали еще люди с камнями и палками, и они плакали и кричали:
- Мученик! Мученик!..
- Разойди-ииись! - заорали рядом со змеем.
Одну из бестолково колыхавшихся в высоте башищ повело в сторону, и несущая ее шея отвесно, как подрубленная, бухнулась наземь. И тогда, подхватив свой кол, Абид тоже побежал в живую кучу вокруг аждахака.
Он лез и лез вперед, глядя под ноги, толкаясь и пихаясь локтями, и все смотрел вниз. А потом отчаялся и таки дорвался до чешуйчатой ящериной ноги и принялся долбить об нее палкой со всей оставшейся силой ярости.
Мученик, мученик...
И хотя, уже когда завалилось чудовище, Абид все-все понял, он все равно потом протолкался к небритому ханетте и спросил:
- А шейх... Абд-ар-Рафи ибн Салах?.. Шейх?.. - и не смог договорить.
А гвардеец грустно посмотрел на него, потер нос - и покачал головой. Поскольку Абид не уходил и продолжал молча смотреть на него, ханетта пояснил:
- У шейха в руке был камень с сигилой Дауда. Тварь ее... проглотила. И оттого издохла.
Абид продолжал молча, не мигая смотреть на него. И ханетта добавил:
- Руку откусил. А на клыках у него - трупный яд. Шейх мог умирать долго и мучительно. А умер быстро. Тварь ударила его лапой и проломила когтями грудь. Мы вытащили тело ради достойного погребения, о юноша. Теперь шейх в раю с остальными шахидами.
Абид наконец сморгнул. Развернулся и пошел прочь. И только потом понял, что не заплакал.
Хаджар, ближе к вечеру
Присматриваясь и ожидая сигнала к атаке, Намайо мрачно оттопыривал губу. Ему не нравилось то, что он видел.
Когда-то, наверное, этот храм построили почитатели странного айсенского пророка. Тяжелый прямоугольник входа с остроконечной аркой. В арке - огромные, на трех толстенных полосах меди, деревянные ворота. Надо всем - яркий, выложенный голубыми изразцами купол и высокие тонкие башни с остроконечными ажурными крышами. А перед храмом - огромная, огромная открытая площадь, спошь вымощенная гладкими, блестящими, скользкими мраморными плитами. Ага, чтобы лошади скользили и сразу падали, впрочем, айсены вряд ли заезжали сюда на лошадях.
