— Я не считаю Бриса другом. Он мне иногда нужен.
— Конечно. Как скажешь. Они ушли? Духи?
Кадел снова пожал плечами.
— Наверное. А может, и нет. Я действительно велел ему уйти. Правда, почему ты сюда приехал?
— Ну, а ты почему здесь?
— Ищу ее. Зачем иначе я нахожусь в этом мире?
Такой простой ответ. Нед на мгновение отвел глаза.
— Ну, и мы тоже. Ищем.
Кадел снова повернулся к черной воде внизу. Он смотрел на нее, когда подошел Нед.
Вдалеке, за древней стеной, Нед видел отца и Грега со сторожем, на другом конце раскопок. День был ясный, они казались маленькими, но были ясно видны. Отец фотографировал, нацелившись в их сторону. Они его даже не услышат, если он позовет. Солнце ярко освещало их, но его лучи не проникали в то место, где сидел Кадел, у стены, глядя на неглубокую воду пруда.
Великан махнул рукой.
— Эта земля сначала была нашей, до того места, где мы находимся. Внизу источник богини. Ее имя Гланис. Гланум — это ее искаженное имя. Имена меняются со временем. В той стороне, — он показал направо, — римляне построили свои дома после того, как прогнали нас.
— Ты жил здесь? Ты сам?
Кадел покачал головой.
— Нет. Сегобриги жили южнее, ближе к морю. Здесь была деревня другого племени. Они разрешили грекам организовать место для торговли позади тебя, за храмом Геракла. Это было ошибкой.
Сегодня утром он казался очень спокойным, даже расположенным к беседе. Нед попытался представить себе здесь кельтскую деревню, но не смог. Картинка была слишком далекой, слишком стертой. Вместо нее он все время видел римлян, высокие храмы, как тот, через дорогу, на картинке, безмятежные фигуры в тогах.
И греки тоже были здесь, их место торговли. Нед спросил:
— Поэтому ты начал искать здесь? Потому что вы все бывали в этом месте?
Кадел опять поднял глаза.
— Начал? Я ищу с самого рассвета. И через несколько минут уйду. Ее здесь нет, между прочим.
— Ты думал, она может быть здесь?
— Такая возможность была.
Нед прочистил горло.
— Мы так тоже думали.
— По-видимому.
Нед воспользовался случаем и немного нажал.
— Ты никак не можешь сделать это, устроить поединок, а потом отпустить Мелани?
Кадел долгое мгновение смотрел на него.
— Это женщина, которую ты любишь?
Нед дернулся.
— Я? Вовсе нет! Она для меня слишком стара. Какое это имеет значение, черт возьми?
Кадел пожал широкими плечами.
— Когда мы любим, это имеет значение.
Что-то такое было в том, как он это сказал. Нед подумал об Изабель, как она выглядела вчера ночью при лунном свете. Он старался не держать в памяти этот образ. А если он был потрясен им, каково этому человеку? И другому? Он откашлялся.
— Поверь мне, нам она не безразлична. Это имеет значение.
Взгляд Кадела оставался мягким.
— Наверное. Ты рассердился там, на дороге. Ты целился в мои рога?
Нед сглотнул. Он вспомнил ярость, ослепительную вспышку ярости.
— Я не знал, что умею так делать. Не уверен, что вообще во что-то целился.
— Я думаю, ты целился. Ты уже понял нечто важное.
— Что?
— Если бы ты убил меня там, — а ты мог, — двое других исчезли бы. — Лицо у него оставалось спокойным. — Если один из нас умирает до того, как она делает свой выбор или до нашей с ним схватки, мы все уходим. До следующего нашего возвращения.
У Неда похолодело внутри. Он мог убить Мелани вчера ночью, если бы его рука прошла ниже.
— Я этого не знал.
— Думаю, ты мог знать.
На это нечего было ответить. Нед кое-что вспомнил и сказал:
— Я думаю, Фелан пытался тебя найти, чтобы сразиться, до того, как вы ее призвали.
— Зачем ему это делать? — Кадел поднял брови. Этот вопрос казался существенным. — Она бы тогда не появилась.
— Может быть… может быть, он устал. От этих «снова и снова»?
Тут Кадел улыбнулся. Но в его улыбке не осталось теплоты.
— Хорошо, если так. Я могу ему предоставить отдых. Легко.
— А ты не устал?
Его собеседник опять отвел глаза.
— Я не устаю, — тихо ответил он. И прибавил: — Ты ее видел.
Как может одна фраза быть такой весомой? Нед опять прочистил горло.
— Ты не ответил на мой вопрос, раньше. Вы не можете отпустить Мелани и все равно сразиться?
— Я ответил прошлой ночью. Ваша женщина прошла между огнями призыва в Белтейн, ее призвал бык, его гибель. Теперь она — Изабель. Она внутри всего этого.
— И что теперь будет?
— Я ее найду. И убью его.
— А потом?
— Потом мы с ней будем вместе, и со временем умрем. И это произойдет опять, в какой-то из дней будущего.
— Снова и снова?
Мужчина кивнул. Он по-прежнему смотрел в бассейн.
— Она разрушила мир, в тот первый раз, отдав ему чашу. Что это могло значить?
— Почему… почему только вы трое? Живете снова и снова.
Кадел заколебался.
— Я никогда об этом не задумывался. Я вообще думаю не так. Иди и найди римлянина, если хочешь поиграть в философа. — Но голос его не был сердитым. И через секунду он прибавил: — Я бы не сказал, что только мы трое. Мы — легенда здешних мест. Я не уверен, что в других местах нет других таких, как мы, какой бы ни была их легенда. Прошлое не лежит спокойно на месте. Разве ты еще этого не понял?
Солнце ярко освещало руины, день был теплый и прекрасный, наполненный обещанием близкой весны. Нед тряхнул головой. Он даже не мог осознать этого. «Мы — легенда здешних мест».
В отдалении он видел, как его отец беседует со сторожем. Грег немного отошел от них и смотрел в сторону Неда. Неда он мог видеть, а Кадела — нет, тот сидел внизу, на древней, осыпавшейся лестнице, на фоне каменной стены. Нед заставил себя небрежно помахать ему рукой. Он не хотел, чтобы Грег пришел сюда.
Кадел опять смотрел в бассейн. Гланис, богиня воды. Вода казалась темной, нездоровой. Кельт слабо сжал большие ладони. В профиль, собранный и спокойный на вид, он уже не выглядел так ярко и агрессивно, как раньше.
Словно в насмешку над этой мыслью Неда, он снова поднял на него глаза.
— Я один раз убил его здесь, в двадцати шагах позади тебя. Потом отрубил ему голову, топором, и насадил ее на пику. И оставил перед одним из их храмов.
Что на это можно сказать? Рассказать, как выиграл у Барри Стейли четыре партии в пинг-понг подряд в мартовские каникулы?
Неда опять затошнило.
— Ты говоришь о Фелане?
— Тогда он носил не это имя. Но — да, о римлянине. О чужаке.
Вспышка гнева.
— Он все еще чужак, через две тысячи пятьсот лет, или сколько там? А когда человек становится здесь своим, вашим?
