Тот факт, что они не знают, где именно эта площадь находится, и когда именно случаются проповеди, их нимало не смущал. Дагадд даже переступал ногами на месте, словно уже находился в пути.
— Логан, будьте благоразумны, — сказал Баллантайн, при взгляде на Дагадда сразу сообразив, что к тому взывать бесполезно. — Вы слишком выделяетесь из толпы, чтобы ходить по городу вместе.
— А что вы предлагаете — сидеть взаперти? Это мы могли спокойно делать и у себя дома, в валленской библиотеке, — Логан раздраженно заметался по комнате.
— Если вам непременно хочется начать бесцельные поиски, чтобы успокоиться, пусть идут Дагадд и Гвендолен. Если он закроет лицо повязкой и не будет разговаривать басом, то прекрасно сойдет за евнуха, ведущего невольницу. Только возвращайтесь до заката. А Логан пока отыщет Нуаду и вандерцев.
Гвендолен совсем не была в восторге от мысли оставить Эбера одного. Она уже начала строить в голове подернутые какой-то сладостной дымкой планы, что они будут делать, когда уберется жаждущая деятельности парочка. К тому же идея плестись по городу в компании Дагадда тоже не прибавила ей хорошего настроения. К Дагди она относилась с ироничной симпатией, когда его общество оттенялось присутствием Логана. наедине он раздражал и слегка пугал ее, если честно.
— Постарайся что-нибудь разузнать, Гвендолен, — сказал Эбер мягко. — Вся надежда на тебя, сама видишь, мне пока лучше не выходить.
"Ну ладно, — сказала себе Гвендолен, сжимая губы и затягивая пояс с ножами потуже, чтобы его было не видно под покрывалом. — По крайней мере, постараюсь, чтобы у меня было много новостей, когда мы вернемся. Тогда он будет меня долго слушать и смотреть только на меня".
Дагадд шагал широко и решительно, словно точно знал куда. Чтобы Гвендолен не потерялась в толпе, он взял ее за конец накидки и тащил за собой, отчего покрывало все время сползало, и его приходилось поправлять, иначе не миновать возмущенных криков со стороны эбрийских горожан. Ухитряясь изредка поглядывать по сторонам, Гвендолен пыталась запоминать дорогу, и довольно скоро обнаружила, что они проходят мимо одного и того же дома с витыми решетками на окнах уже третий раз. Дагадд просто кружил по улицам, словно его тащила вперед какая-то сила, и она же сбивала его с пути.
— Слушай, Дагди, а чем ты прежде занимался? — Гвендолен смутно понадеялась, что разговор сможет его отвлечь от упорного движения по кругу.
Дагадд взглянул на нее несколько более осмысленно.
— Листы царапал. В валленской библиотеке.
— Ты в самом деле книжник? — поразилась Гвендолен. — Никогда бы не подумала.
— А я бы никогда не достукался, пташка, — Дагадд ничуть не обиделся, — что ты так с ножами можешь прибираться. Зато пока все всунутся, что мы на самом деле умеем, много чего получается навалять. Верно?
— А почему вы с Логаном уехали из Валлены?
— Да я одному кислому из ректората по чердаку почесал… Нет, тебе не загрести, — слегка печально отозвался странный книжник. — Я когда долго леплю, только малыш может распилить.
— Вы правда побратимы?
Дагадд сдвинул в сторону рукав и продемонстировал Гвендолен розоватый шрам на запястье, достаточно давний, но не желающий бледнеть. Так дающие обет обычно смешивали кровь, Гвендолен про это слышала.
— Мы поклялись, что в один день зажмуримся, — заметил он с легкой гордостью, и вдруг вцепился в ее руку через ткань покрывала, так что Гвендолен от его хватки зашипела сквозь зубы. — Хлопай туда ставнями, пташка! Похоже, мы разгребли, что нужно!
Они стояли на краю большой площади, галдящей, пахнущей тысячами запахов и наполненной тысячами бесконечно перемещающимися в разные стороны фигур, отчего казалось, что пространство медленно вращается. Проулок, по которому они шли, спускался вниз широкими ступенями, и у Гвендолен, глядящей на толпу сверху, чуть закружилась голова.
Но в середине этой толпы был довольно заметный островок, нечто вроде наспех сколоченного небольшого помоста. На нем три женщины в покрывалах взмахивали рукавами над собравшейся вокруг толпой и что-то завывали. Слушатели не отводили глаз, приоткрыв рты, забыв про дела и кошельки на поясе.
— Двигай плавниками! — Дагадд вцепился в Гвендолен и настойчиво поволок ее за собой. Животом он раздвигал толпу, которая не сразу могла сомкнуться за его плечами, поэтому Гвендолен даже не сильно затолкали. Наступив кому-то на ногу, она поднялась на цыпочки, чтобы хоть что-то разглядеть из-за торчащей в разные стороны шевелюры Дагадда.
— Горе вам, о эбрийцы, ибо близок ваш конец! Они уже вошли в город и незримо стоят между вами. Скоро они перешагнут порог, и тогда мира не станет. Каждый час, каждый шаг, каждый вдох приближает всех к гибели! Гибели неотвратимой и справедливо заслуженной!
— Почему заслуженной? — со слезами выкрикнул кто-то из дальних рядов. — Я ничего плохого никому не делал!
— Истинно сказано, — подхватила вторая женщина, — вы ничего не делаете, эбрийцы, чтобы отсрочить свою кару! В тщетной надежде окружить себя ненужными вещами вы меняете их на дирханы и снова на вещи, пока жизнь ваша не превращается в бесконечный базар. И вы ничего не делаете, чтобы вырваться из этого круга. Возвращаясь домой, вы нюхаете дурман и смотрите, как пляшут перед вами голые наложницы, и ничего не делаете, чтобы душа ваша поднялась над трясиной. Злобный правитель этой страны расправляется с вашими собратьями и ни во что не ставит ни одного из вас, а вы ничего не делаете, чтобы стать истинно свободными. Разве можно отвратить вашу гибель, раз вы ничего не делаете?
— Вот грядут четверо! — раскинула руки третья. — Они уже здесь! Я чувствую их! Я слышу их шаги!
Гвендолен и Дагадд, хоть и были только вдвоем, в ужасе посмотрели друг на друга. Толпа придавленно, но без особого понимания в глазах молчала. Пара человек в разных концах площади, достав какие-то таблички, торопливо царапали по ним острыми палочками, записывая. И в этот момент над самым ухом Гвендолен послышался негромкий, мягко звучащий голос, который произнес задумчиво и с некоторой грустью:
— Пожалуй, эбрийцев незрелые души еще не готовы к подобным призывам. Толпе прошлый раз было больше по нраву, когда рисовал я картины страшнее, с холодным огнем, низвергавшимся с неба, и жутким драконом, глодавшим погибших. О том, что их души страшнее драконов, а в сердце огонь, лишь проклятье несущий, понять не хотят они или не могут.
Гвендолен растерянно отыскала глазами говорившего. Рядом с ней стоял человек, одетый наполовину по-эбрийски, в такой же длинной накидке, как у прочих, но его лицо и волосы были полностью открыты, показывая миру начинающие седеть кудри, подстриженные коротко, но все-таки напоминающие шапку, выдающийся нос с большой горбинкой и сверкающие темные глаза с тяжелыми веками. Глаза и нос были доминирующими чертами на его лице — впалые щеки с высокими скулами и плотно сжатый прямой рот на их фоне определенно терялись. Ничего примечательного не было и в невысокой щуплой фигуре, если не считать только, что одно плечо было несколько выше другого.
