Тот уже даже не простонал, а проскулил, размазывая по лицу кровь, бьющую носом:
– Что это? Зачем?
Может, и стоило, конечно, объявить несчастному, что эта уздечка отныне будет защищать и меня, и моих близких от его посягательств, но не стал я этого делать. Решил, перебьётся. И вновь приказал, теперь уже строже:
– Суй, говорю, голову. Просовывай.
А чтобы придать словам своим веса, вернул в ладонь смертоносный шар и, обозначая нетерпение, стал им, словно теннисным мячиком, поигрывать. Дескать, терплю я, Володя, терплю, но ещё немного и не вытерплю, пульну. И ведь пульнул бы. Однако не дошло до этого, оборотень не стал испытывать судьбу. Нехотя, с вынужденным смирением и с выражением омерзения на искаженном болью лице, всё-таки натянул дрожащими руками на шею выданный ремешок. И как только окольцевал он себя, погасил я и заготовленный шар, и иглы, выжигающие оборотня изнутри. Взмах рукой, щелчок пальцами и всё, дело сделано. Занавес.
Спустя секунду, оборотень по прозвищу Дыг вновь громко простонал, правда, уже облегчённо. Тут силы окончательно оставили его и он повалился набок. А я, поднимаясь из кресла, посоветовал ему:
– Когда очухаешься, выпей крепкого чаю. Если есть, то с сахаром.
Сунул с этими примирительными словами пистолет в кобуру и двинул на выход.
Передумал я этого парня убивать. Хотя и решительно был настроен, когда к нему направлялся, но вот теперь передумал. Не то чтобы он понравился мне, нет. И не в том дело, что пожалел я его. Какая там к чёрту жалость? Тут дело в другом. Нет, ну вот если рассудить. Жил себе мальчишка как мальчишка, маму-папу любил, дедушку геройского, в доброе верил, на светлое надеялся, а потом повзрослел и увидел, что мир на самом деле жесток и солнца в нём чуть, всё больше темени да мути. Увидел он всё это и решил бороться. И даже начал. Но тут очень некстати болезнь смертельная. Казалось бы, всё, конец. Но тут объявился некий подлый Тёмный, советчик, а точнее – растлитель. Нашептал он на ушко, ради каких-то своих дурных целей, про духа волчьей злобы Ашмрагира. И посулил через духа того помимо исцеления особого рода служение. А потом… А потом суп с котом. И теперь вопрос: виноват ли мальчик? Это как посмотреть. С одной стороны виноват, конечно. Ещё как виноват. А с другой – вроде, нет, не виноват. Особенно если – буквально на секунду, вопреки здравому смыслу и заведомой условности эксперимента – представить себя на его месте. Тогда уж точно решишь, что он всего-навсего воин света, заблудившийся во тьме. Решишь и сам же себя потом упрекнёшь за такое малодушное решение. А потом оправдаешь. Ну и вот как тут, скажите на милость, стрелять, когда такая по данному вопросу неуверенность, когда такая зыбкость в душе?
И вот ещё что я на его счёт тогда подумал: хоть и наговорил ему всякого, а ну как вдруг он действительно особенный, что если в самом деле способен контролировать духа, мнящего себя ветром очищения? Кто сказал, что это вообще-вообще невозможно? Никто и никогда такого не утверждал. Просто никто до сих пор этого сделать не смог. Что, конечно же, не свидетельствует о том, что это в принципе возможно, но равно и не означает обратного. А вдруг этот парень сможет? Вдруг у него есть нечто большее, чем гремучая смесь юного эскапизма и пламенного ницшеанства? Ну а вдруг? Тогда ему просто-напросто нужно будет помочь. Нужно будет протянуть руку и направить в правильное русло. Те же молотобойцы и могли бы этим заняться. А что? Почему бы им, случись такое чудо, не использовать его недюжинные способности. В каких целях? А хотя бы для борьбы с потусторонними монстрами, выползающими на белый свет в часы полнолуния. Было бы лихо. И взаимовыгодно ещё.
В общем, решил я так: пусть люди сами с ним разбираются, а мне грех на душу брать не с руки. Не с руки и точка.
Вынырнув из подъезда в глухие сумерки позднего вечера, я решил тотчас ехать на Российскую. Именно на пересечении этой улицы с улицей Марата стоит здание дореволюционной постройки, в подвале которого более двадцати уже лет располагается антикварная лавка Михея Процентщика. В мире профанов, то есть в мире людей, неотягощенных магическими знаниями, Михей Процентщик и известен как средней руки антиквар по имени Михаил Петровичем Лымарь. В колдовском же сообществе считается он номинально самым сильным в городе магом и уже не номинально, а по факту – самым, пожалуй, презираемым. И было бы странно, будь иначе. Ведь Силу он получает не за счёт исполнения ритуалов и обетов, не за счёт магических подвигов или кромешных злодеяний, но исключительно тем тривиальным и мало почитаемым в общине способом, что издревле называется ростовщичеством. Уже много-много лет даёт Михей другим магом Силу под огромные проценты и копит её, копит, копит. Зачем, для чего – сам не знает. Больной в этом смысле человек, человек, тип которого превосходно вывел Александр Пушкин в образе старого барона, чахнущего над златом.
И вот также как у пушкинского рыцаря-скупердяя, есть у Михея, помимо торгового зала с выставленным на показ и распродажу милым старьём, коморка, где прячет он от посторонних взоров сочащиеся Силой артефакты. Заходишь туда, и глаза разбегаются от богатства тамошнего и великолепия. Мой набитый артефактами сундучок, тот, что храню в своей келье Подземелья, против тайного склада Процентщика – всё равно что ювелирный магазин "Алмаз" против Государственного алмазного фонда. Даже сравнивать смешно. Столько добра можно сотворить, используя всю эту накопленную за долгие годы магическую мощь, столько пользы можно людям принести, что голова кругом идёт, когда об этом задумываешься. Лучше не задумываться. Ведь, как это ни обидно, но не творит ничего для людей Михей. Не испытывает такой душевной потребности. Да и не умеет. Остаётся только радоваться, что и зла учудить не способен. Бездарь полнейший в этом плане. Как сказал про него однажды Жонглёр, слеп Михей Процентщик отсутствием тропы и глух отсутствием напева. И огромная Сила его столь же бесполезна, сколь и бессмысленна.
Долгое время отношения у нас с Процентщиком были ровными, из разряда "привет, как дела, нормально", но однажды разыскал я похищенную у него Чашу Долголетия, и мы с ним не то чтобы сблизились, но как-то почаще стали друг друга в толпе замечать. Чуть позже я полюбил приходить к нему в назначенный час, а он полюбил поить меня чаем с тувинским бальзамом. Я терпеливо выслушивал его велеречивые откровения в духе мистагогов Серебряного века, а он за это делал мне скидки на всякие приглянувшиеся мне полезные, а чаще всего бесполезные безделушки. Так бы и дальше, да разве ж люди способны долго отношения с другими поддерживать без косяков. Вот и Процентщик напортачил. Подставил меня как-то раз из-за неуёмной своей жадности. Да так жестоко подставил, что обиделся я зело и наказал его образцово. Говоря проще, поколотил. А говоря откровенно, избил до полусмерти. Не люблю чрезмерного насилия, пытаюсь не допускать, но тут так надо было, тут без этого невозможно было обойтись. Вот, видимо, с тех пор и он затаил на меня обиду страшную, да нашёл способ люто отомстить. Дурачок неумный.
