— Не пачкай моего имени. Для тебя я — почитаемый эрри. Но клятва твоя принята! Поехали!
Несколько секунд спустя «Троллер» вновь мчался сквозь метель, приближаясь к Средневолжску.
— И за какие такие заслуги я должен называть тебя «почитаемый»? — Илью задели слова Удбурда.
— А ты не понимаешь? — Пастырь улыбнулся уголком рта. — Вы, живущие и смертные, удивительно ограниченные существа…
— Вот-вот! Сперва ты меня и все человечество заодно называешь дураками, а потом хочешь, чтобы я тебя называл «почитаемый»!
— Ну хорошо! — Удбурд хлопнул в ладоши и повернулся к Илье: — Я объясню тебе, если ты сам не способен к такому простейшему анализу. Ответь мне: раб почитает господина? Слабый — сильного? Бедный — богатого? Наконец, сын почитает отца?
— Насчет последнего — хороший сын, конечно же, почитает, — Илья кивнул.
— А за что он почитает своего патера?
— Ну как… За то, что подарил ему жизнь, любит, воспитывает, помогает во всем, учит уму-разуму.
— Поразительно! — саркастически воскликнул Удбурд. — Поразительно, как в вашей иррациональной стране все перевернуто с ног на голову! Запомни, живущий и смертный: во всем цивилизованном мире сын почитает отца за то, что отец для него — сильный и богатый господин.
— А если не повезло мальцу и папашка у него — кривой безногий нищий, калека? — Илья на секунду отвлекся от дороги и подмигнул Удбурду.
— Все просто — такой не должен иметь детей, а если и имеет, то они вольны не считать его отцом…
— Фашисты вы все там, на вашем Западе, — убежденно сказал Илья, — лицемеры с двойными стандартами. Отец есть отец — всегда и везде. А какой он… Родину и родителей не выбирают. Их любят. Всем сердцем. Понимаешь, Пастырь?
— Любовь — не поддающееся логике понятие, — сухо проскрипел Удбурд, — но вернемся к нашей проблеме. Я переведу объяснение в другую плоскость: юный и невежественный должен ли почитать опытного и мудрого?
— Ну… в общем, да, тут ничего не скажешь! — Илья развел руками и тут же торопливо схватился за брошенный было руль — «Троллер» вильнул, попав колесом в выбоину.
— Так изволь именовать меня «почитаемый», ибо я во много раз старше и мудрее тебя! — торжественно воздел сухой желтоватый палец вверх Пастырь.
— У нас в России, — сварливо начал Илья, — старших принято называть по имени-отчеству! И тут я не буду отказываться — говори имя своего отца, и я буду обращаться к тебе, как у нас положено.
А вот что касается мудрости… Ты меня прости, но вы все там, в вашем Пастырлянде, дураки…
— Это еще почему? — возмутился Удбурд.
— Нельзя решать за людей, что им делать. Они, ну, то есть мы, люди, от этого дичают. А дикий человек — это страшно. Однажды весь ваш чистенький разжиревший Запад вдруг встанет на дыбки и разнесет вдребезги тот кукольный домик, что вы для него построили.
— Это домыслы, живущий и смертный! — после непродолжительного молчания изрек Удбурд и добавил: — Разрешаю тебе обращаться ко мне просто: Пастырь.
— Вот спасибочки, вот уважил, век не забуду вашей милости… — пробормотал Илья себе под нос, нервно посмеиваясь.
Километров десять они молчали, а потом Илья задал давно его мучивший вопрос:
— Слышь, Пастырь… А как так случилось, что я не забыл всего того, что было в сентябре? Янка вон вроде забыла, Громыко тоже, а я — нет!
— Все просто, живущий и смертный! Я знал, что ты мне понадобишься, и посчитал неразумным лишать тебя памяти. Поэтому я перехватил Пирамиду Забвения и исключил тебя из персон, на которых она была нацелена…
— Так ты все знал с самого начала?! — вытаращился на Уд бурда Илья. — Так какого же… Или опять — хитроумный план? Да?
Пастырь в ответ неопределенно покачал головой, но ничего не сказал…
— Не может ли твоя машина ехать побыстрее? — спустя какое-то время спросил Удбурд. — Мы рискуем опоздать…
— Сейчас попробуем… — и Илья, махнув рукой на чувство самосохранения, — чему быть, того не миновать! — принялся выжимать из джипа все его лошадиные силы.
Они ворвались в Средневолжск и пронзили его насквозь, как спица пронзает клубок ниток. Краем глаза Илья заметил, что в городе происходит что-то странное — по неожиданно темным улицам бегали люди, в окнах домов отражались багровые отблески не то костров, не то пожаров. Но задумываться об этом, а уж тем более останавливаться и выяснять, что тут происходит, было недосуг. Желание поскорее освободить Яну из рук Рыкова и покончить с этим делом подстегивало Илью, и он вцепился в руль, думая лишь об одном — не вылететь бы с дороги в такой буран…
…«Троллер» стрелой летел по пустой дороге, оставляя за собой километр за километром. По мере того как машина, в которой сидели человек и Пастырь, удалялась от Средневолжска, менялась погода. Снегопад почти прекратился, ветер начал стихать.
Прошел час с того момента, как джип покинул город. За это время они обменялись лишь несколькими короткими фразами. Удбурд сосредоточенно глядел прямо перед собой, изредка доставая из-за пазухи приснопамятный Илье Череп, и вглядывался в его темные глазницы.
Темно-серая лента дороги летела под колеса джипа. До сих пор им не попалось ни одной встречной машины. Монотонность успокаивала, а следом за успокоением пришла усталость. Илья потер ладонью лицо, стараясь взбодриться…
— В твоей машине есть музыка? — неожиданно спросил Удбурд.
— Ну… радио вон. И магнитола, — неохотно ответил Илья, переключая скорость, — там кассеты разные, в бардачке…
— А саунд-трек к мультфильму «Чиполлино» есть? — серьезно поинтересовался Удбурд. Этот вроде бы невинный вопрос, заданный совершенно спокойным, ровным голосом, без тени улыбки, заставив Илью против его воли сделать на дороге лихой вираж.
Произнесенное зеленоглазым Пастырем стало, видимо, той последней каплей, которая переполнила чашу, — с Ильей случилась форменная истерика.
— Ха-ха… Ты… вы… ха-ха, серьезно, что ли, ха-ха-ха?! — задыхаясь от нервного, нездорового хохота, выкрикнул Илья.
— Если бы ты знал, живущий и смертный, как меня утомляют ваши эмоции! — покачал головой Удбурд, невозмутимо дождавшись, когда Илья отсмеется.
— Да как тут без эмоций-то, ха-ха! — Привалов тыльной стороной ладони вытер выступившие от смеха слезы. — Это ж надо такое залудить: саундтрек от «Чиполлино», ха-ха!
— Вы, живущие и смертные, не только не умны, но и слепы, глухи и бесчувственны. Порой вам удается создавать удивительные вещи, но вы сами не понимаете их цены, значимости и того, как их использовать, — совершенно серьезно сказал Пастырь.
