Харчевня эта была, наверное, самой просторной в мире: в зале легко разместилось два десятка столов, стойка во всю стену, что-то вроде подиума в одном из углов – там тоже стоял стол, а за столом со своими приближёнными трапезничал Эпадий, сын Баресы. Трудно было поверить, что все эти люди в харчевне собраны им же для похода, целей которого драконы пока не знали в точности: нечто вроде «испытать действие ядовитых течений на растения». В харчевне всех участников похода, которых оказалось как-то ненормально много, «собирали воедино, чтобы никого не потерять и набраться сил перед дорогой». По поведению собравшихся не было похоже, что они боятся потерять друг друга или набираются сил, – скорее они просто набирались, причём за столом Эпадия пиво убывало быстрее, чем на прочих.
У Найло случился приступ «отцепитесь и дайте подумать», потому он не донимал Илидора и никого другого не донимал, никуда не бежал, не сверкал глазами и вёл себя даже слегка пришибленно. Что-то медленно чёркал угольком на бумаге, глядя на неё пустым взглядом. Иногда прикладывался к своей кружке, едва ли замечая, что именно пьёт, мимолётно морщился и снова смотрел на бумагу невидящими глазами. Рядом в глубокой миске остывал тушёный горох с топлёным салом.
Даже дурацкие частушки, которые горланили конюшие за столом неподалёку, совсем не беспокоили Найло, он их как будто и не слышал.
За соседним столом сидели Урал Маскай и двое сподручников. Еще три сподручника и Рратан – за другим столом. Рратану, разумеется, ни пива, ни рёбрышек никто не дал, дракон мрачно ковырял ложкой перловую кашу с обожаемой людьми жареной морковью и горбился так, словно хочет закрыться от мира крыльями, которых у него не было в человеческой ипостаси. Сподручники косились на Йеруша, который какого-то шпыня предпочёл общество дракона эльфскому – точнее просто кивнул Илидору подбородком на место за своим столом как ни в чём не бывало, а дракон, тоже как ни в чём не бывало, на него уселся.
Не просто так в Донкернасе уже поговаривали: дескать, некоторые эльфы, кажется, подзабыли, что все драконы – драконы, хоть золотые, хоть синие, хоть в крапинку, а Тарис Шабер, по слухам, даже обратился с этим вопросом к Теландону. И ещё говорили, что у Теландона всё-таки состоялось с Йерушем несколько жёстких разговоров, но в чём заключалась их суть, каким был итог – никто не мог сказать.
Илидор поглядывал на бумагу, по которой чёркал Найло, пытаясь разглядеть в хаотичных чёрточках контуры карты Декстрина. Получалось не очень.
– Да я говорю: Эпадий позвал в город магов с их драконами! – раздался звонкий девичий голос за столом у окна, где сидела развесёлая компания молодёжи. – От скажите: барыжат же маги драконьими потрохами?
Илидор осторожно обернулся.
– Зачем кому-то драконьи потроха? – спросил круглолицый здоровяк.
Девушка, к которой он обращался, остроносая белобрысая худышка, закатила глаза:
– Ты как с ясеня свалился, Наругат. Драконьи потроха – они ж страсть какие полезные! А ещё редкие и дорогущие, их аптекари с охотой купят, знахарки купят и маги, может, тоже. Для зелий, для оберегов, для всяких коллехций, какие учёные умники составляют, чтобы ними тыкать друг дружке под нос. И от когда дракон подыхает, положим, от старости или в бою, – получается целая куча полезных потрохов, так куда маги её девают, а? Ну ё, скажешь, закапуют в землю, огнём палят или в речке топят? Не-е! Маги их продают, если не совсем дураки. А может, даже грохают драконов нарочно, чтоб продавать полезные потроха. Я б так и делала! Как новые наплодятся – так старых и на потроха!
Грохнул смех.
Илидор покосился на Йеруша, желая спросить, можно ли ему сломать руку этой визгливой балбеске, но Йеруш ничего не слышал, погружённый в свои заметки. Дракон вздохнул. Он, конечно, предполагал, что ответом было бы категорическое «Нет», но, как говорил Илидору весь его не особенно богатый опыт, – если не спрашивать и не пытаться, то вариант будет только один, а если спрашивать и пытаться – то целых два.
– Охотникам на здоровых зверюг дюже помогает коготь дракона, – продолжала вещать девушка. – Коготь цепляют на шею навроде амулета. И кабаны сами падают замертво!
За столом раздалось редкое недоверчивое «У-у-у». Илидор заметил, каким тяжёлым, полным тоски взглядом смотрит на развесёлую компанию Рратан, и золотому дракону крайне не нравились глаза Рратана. В них была такая застарелая, угрюмая злоба и тоска, которая просто не могла где-нибудь не прорваться, и очень странно, что эльфы этого не видят, что эльфы продолжают таскать этого дракона с собой, как ни в чём не бывало.
Это был совершенно не тот Рратан, который меньше года назад рассказывал ядовитому семейству про долинные селения Декстрина.
– А из чешуи со щёк, аптекарь сказал, целительное зелье варят. Такое, ну, от мелких хворей помогает: кто животом мается, значит, или если зудянка от мёда приключилась. Или во, с похмелья если, слышьте? А от дурных хворей…
– Бэ-э! Я не буду пить варево с драконьих щёк! – перебил девушку новый голос, не по-взрослому шаткий, того и гляди оборвётся и рухнет. Говорившего не было видно за спиной круглолицого толстяка.
Хохот рассыпался по залу, звеня, как мелкие монетки, и тут же его взрезал голос другой девушки, тоже светловолосой, веснушчатой:
– Стыдись, Агосто, сын Яшейры! Не твои ли родители восстановили рецепт мохового пива? Не они потратили на это многие годы? Чего только им не доводилось пивать и едать, пока они не…
– Сама стыдись, Домина, дочь Имзерия, – перебил девушку шаткий голос, – если не можешь вытерпеть зудянку или похмелье без какого-то пойла! Не буду я пить варево с дракона, и всё тут!
Илидор глубоко вдохнул, стал смотреть в потолок и повторять себе, что не стоит обижаться на людей, они всё равно скоро умрут.
Голоса помалу стихли, зал наполнился ровным гулом. Дракон снова принялся за рёбрышки и подумал, что люди, верно, совсем тупые, если не могут сопоставить предстоящую поездку с Эпадием, таинственных эльфов-магов с драконами и совершенно не таинственных эльфов, которые сидят за тремя столами вот в этом самом углу.
– Слу-ушайте!
С этими словами на лавку рядом с Йерушем свалился лёгкий на помине Эпадий, сын Баресы. Был это мужчина лет за тридцать, широкий в плечах, увесистый лицом и животом, с изрядными проплешинами на лбу. Эпадий носил плотную, жаркую с виду рубашку травно-зелёного цвета, вытянутые на коленях штаны и легкий плащ, который картинно перекидывал через руку на ходу.
От Эпадия несло пивом, лошадиным потом, задохнувшимися в сундуке тканями. Плюхнувшись на лавку, он уставился почему-то на Илидора – из-под жидких бровей с длинными лохматыми волосками блеснули угольно-чёрные глаза и снова стали почти незаметными на красном от загара длинноносом лице. Но при первом взгляде на Эпадия в глаза бросался не длинный нос, удивительно породистый и беспомощный для такого большого лица, а усики-нитка. Они как будто убежали от другого человека, заблудились и прикорнули перевести дух на лице Эпадия.
– Вы можете достать драконицу?
– Можем, – осторожно ответил Илидор. – Мы постоянно всех достаём, особенно он, – и ткнул пальцем в Йеруша.
Тот почему-то не отмахнулся, как обычно делал, находясь в глубоком «отцепитесь и дайте подумать», а вынырнул из своих почеркушек и стал смотреть на Эпадия как на нечто весьма удивительное и немного смрадное.
Тот рассмеялся, и под усиками-ниткой разверзся рот-провал – Илидор вдруг подумал, что туда сейчас начнёт засасывать еду, питье, стулья, столы и гостей. Спине сделалось мурашечно, крылья не двинулись, но напряглись, не уверенные, стоит им прижаться к дракону или развернуться с громким хлопком, чтобы рот-провал Эпадия захлопнулся хотя бы от неожиданности.
– Не, – тот мотнул стрижено-плешивой головой, опёрся на столешницу и подался вперёд, нашёл глаза Илидора своими невнятными глазками. – Я про то чтобы достать драконицу и приволочь сюда. Мне приволочь девку-драконицу, понял? Тока чтоб горячую девку, огненную драконицу, ага?
