Он еще некоторое время бубнил, вгоняя меня в транс, и когда решил, что я готов, задал прямой вопрос:
– Скажите мне откровенно, что вас беспокоит, я ведь ваш близкий друг.
Ага. Дружище прямо. Хотя на самом деле очень даже ничего. Похоже, доктор – человек неплохой. Единственное – фанатик своего дела. Но кто из нас без греха?
Я, словно в трансе, начал отвечать:
– Доктор… С момента перехода в крепость я чувствую себя как-то странно.
– В чем конкретно это выражается?
– Я будто бы не в своем теле. Но это так мимолетно. Глупость, конечно. А еще я стал замечать, что временами…
– Говори, мой друг. Говори. Здесь больше никого нет. Можешь быть со мной полностью откровенен. Здесь только ты и я.
– Я будто умнее становлюсь. И разговариваю гладко, как по писаному… Каким же дебилом я был раньше. Мне так стыдно!
Мой порыв свернуться в клубочек и впасть в депрессию пресек Томас. Он погладил меня по спине, приговаривая монотонным голосом успокаивающие слова:
– Я твой друг. Я помогу. Я никогда тебя не предам. У тебя еще будет много-много друзей. Расскажи мне, что тебя беспокоит. Очисти себя. Расскажешь – и сразу станет легче.
Я легонько вздохнул и продолжил полусонно-спокойным голосом:
– Некоторые мои поступки сейчас кажутся мне глупыми и отвратительными. Я не знаю, почему я так делал. Но это делал, безусловно, я, и мне стыдно. А иногда не стыдно и хочется поступать как раньше. Очень хочется. Раньше я не мог и дня прожить без новой игрушки, а теперь они мне почему-то не нужны. Но я же не мог так измениться.
– Тихо, тихо. Все хорошо. Это после оздоровления, к тому же ты взрослеешь. Это нормально.
Дон Томас озабоченно нахмурил брови и задумался:
– Константин… Ты ведь позволишь себя так называть, когда мы одни?
– Да. Так лучше.
– Константин, ты по-прежнему испытываешь влечение к подросткам – мальчикам и девочкам?
– Да, доктор. Но очень слабое. Меня не сводят с ума чувственные желания, как раньше. Я… я стал почти равнодушен к ним.
– Константин, припомни, пожалуйста, с какого момента ты почувствовал изменения в себе.
– Не помню.
– Постарайся, Константин, – мягко поднажал доктор, и я пошел ему навстречу:
– Кажется, после визита дона Абрама.
– В день прилета?
– Да.
– Теперь вспоминай в мельчайших подробностях эту встречу.
Я рассказал все. Вплоть до формы потека кофе на чашке безопасника.
– Еще раз: что он сделал левой рукой? Ты можешь повторить его жест?
А доктор – умница. Я тоже понял, в какой именно момент дон Абрам подсыпал мне зелье в кофе. Жест был отвлекающим. Непроизвольно я перевел взгляд на его руку, и он держал мое внимание несколько секунд. Вот ведь фокусник. Манипулятор. Однако неплохо здесь развиты немагические способы воздействия.
– Он сделал вот так. – Я неуклюже повторил жест дона Абрама.
– Так-так-так. Отлично. На счет «три» ты проснешься и забудешь наш разговор. Ты будешь помнить только то, что мы говорили о лечении ноги Макса. Ты принц и всегда им был. Чувство неловкости связано с твоим взрослением и ответственностью за исход мероприятия. Ты уверен в себе. Ты мне веришь и всегда будешь верить…
Томас опять поставил ментальный блок на свое воздействие и начал считать:
– Раз. Два. Три.
– Так что там Макс, дон Томас?
– Будем надеяться на лучшее, но у него профессиональная травма абордажников. Он пролежит в камере три часа. Если это вообще возможно, то кибердоктор его вылечит. Как вы себя чувствуете, ваше высочество?
– Прекрасно. Не знаю, что на меня нашло. Но уже все в порядке.
– Тогда, может, займемся делом? Я уже говорил, что выполнил ваше поручение…
– Хорошо. Докладывайте.
Я решил, что максимум за час мы всяко справимся, тем более в подробности вникать я принципиально не буду.
– Вы как хотите: чтобы я доложил о каждой кандидатуре, или сначала мои рекомендации по управляющему вашим, так сказать, штабом?
– Кандидатуры доложите этому начальнику штаба. Ему работать с ними.
– Но одна из кандидатур, кроме самого управляющего, должна быть утверждена лично вами.
– Это кто?
– Начальник службы безопасности.
– Говорите.
– Как ни странно, но наиболее подходящим кандидатом на этот пост является… дон Абрам. Я могу показать вам выкладки, на основе которых я пришел к такому выводу.
– Не стоит. Я в них все равно ничего не понимаю.
– Тогда поверьте на слово – это умный, лояльный вашему высочеству и государю императору человек, хороший профессионал, но совершенно без протекции. К тому же его нелюбовь к кровопролитию и предпочтение профилактических мер создали ему репутацию недалекого и простоватого служаки. А это далеко не так…
– Дон Томас! Прекратите меня убеждать! Я вам верю!
Доктор снова внимательно и с удовлетворением посмотрел на меня.
– Если вы говорите, что он лучший, значит, пусть себе командует дальше. Что с управляющим?
– А вот с управляющим я даже не знаю, – с явным сомнением в собственном решении сказал Томас. – Это… ваша секретарша Илона.
– Илона?! – Я неподдельно удивился. – Она же… это… молода же совсем!
– Она блестяще окончила два факультета столичного университета, учась одновременно на обоих. Имеет небольшой опыт управленческой работы…
Доктор замолчал и снова впал в задумчивость.
– Так что вас пугает? – поинтересовался я.
Томас искренне пожал плечами:
– В том-то и дело, что ничего, кроме… индекса лояльности.
– А что не так с индексом?
– Дело в том, что материалы ее досье содержат допустимую величину в пятьдесят процентов. То есть на грани неблагонадежности. Однако, перепроверив расчеты на основе исходных данных, я получил результат в… двадцать пять процентов. Ровно вдвое ниже указанного. Как она вообще могла оказаться секретарем при вашем высочестве с таким индексом, уму непостижимо. Ей, по логике, даже площадь перед дворцом мести доверить нельзя. Между тем она здесь, и в должности, позволяющей… скажем так, сделать много… нехорошего.
– А есть другие кандидаты?
– Есть еще двое, но они будут на порядок ниже по эффективности.
– Значит, ее надо уговорить. Я даже знаю, кто это сделает.
На лице Томаса мелькнуло сомнение в моей умственной полноценности, точнее, уверенность в неполноценности. Понятное дело, в роли убедителя девушки он видел только себя.
– Ты, дон Томас.
Доктор расслабился и едва заметно вздохнул с облегчением, пытаясь проанализировать мое обращение на «ты». Принц не утруждал себя вежливостью, однако его «тыканье» разделялось на два прямо противоположных полюса: к одним он так обращался просто по причине своего хамского характера, к другим – из дружеского или близкородственного расположения. Удивительно, но сестер своих он любил, хотя и считал, не без оснований, набитыми дурами, озабоченными сплетнями, перемыванием косточек кавалерам, тряпками, украшениями и балами. Те на него злились, считая, что даже к членам своей семьи настоящие благородные люди должны обращаться исключительно на «вы», и не понимали, что таким образом принц выказывает им если не любовь, то дружеское расположение. Очень немногих людей в империи принц называл на «вы». Тех, кого уважал: например, отца – императора и дядю – герцога Манфреда. Последнего, правда, все чаще на «ты», включив фактически в ближний круг.
