Когда мысли затихли, и я уснул, меня стали мучить кошмары. Я видел плачущего Захара, взбешенного Красова, родителей Бардаковых, Акварель, которая зачем-то поселилась в канализации с моим колечком. И, наконец, сквозь эту бредовую шелуху пробился Сашка, целый, здоровый, улыбающийся. "Не морок ли Захара?" - подумалось мне, но спустя мгновение я уже и думать об этом забыл.
– Что же ты делаешь? - спросил меня Бардаков.
– Сплю, - честно ответил я.
Он звонко рассмеялся:
– А ты не спи, ты живи.
– А разве я не живу? - удивился я.
– Ты влачишь существование, а ты живи по-настоящему, - и его образ начал таять.
– Стой! - закричал я. - Не уходи!
Но он растаял, а я проснулся и сразу же понял, что больше не усну.
За окном начало светать. Было еще очень рано, но я больше не мог лежать в постели. Мне нужно было подумать. Серьезно. О том, что я буду делать дальше. Не дома.
Я стал одеваться, уже зная, куда податься. Лучше думается всегда на открытых пространствах.
За пятнадцать минут я привел себя в порядок. Теперь передо мной встала другая проблема: как добраться до места. Транспорт в такую рань не ходит. Передо мной был выбор: ждать еще два часа или же использовать заклинание Короткого пути. Ждать я бы не выдержал, но использовать магию?…
"Черт с ней", - наконец, решил я и прочел короткое заклинание, которое знал, как свои пять пальцев, и сделал шаг.
Через миг меня окружали кладбищенские оградки. Да, именно здесь я и хотел оказаться. Только светало, но полумрак меня не пугал. Да и чего бояться? Мертвых?
Сашка похоронен здесь.
Здесь же погребены и родители.
Я очень давно не был у них. Я пытался заверить сам себя, что ходить на кладбище не нужно, что они все равно мертвы, а поход сюда - всего лишь дань традиции. На самом ли деле я так думал? Не знаю даже, но бабушка ездила сюда прибирать и на родительские дни либо одна, либо со Светкой.
Только сегодня я вдруг понял, почему же так отчаянно не хотел появляться здесь. Я просто-напросто боялся. Боялся сесть перед этим сдвоенным памятником и разрыдаться, как ребенок, словно мне снова семь лет. И понял я это именно потому, что едва я появился здесь, слезы встали в горле. Нет, плакать нет смысла, слезы не помогут, я уже не маленький, нужно решать проблемы самостоятельно, а не прятаться за кого бы то ни было, даже если эти "кто-то" папа с мамой.
– Простите, что не приходил, - прошептал я, проведя ладонью по шершавой поверхности памятника. - Я никудышный сын. Но если вы меня, правда, слышите, я хочу, чтобы вы знали, я вас очень люблю…
Я просидел перед двумя могилами до рассвета, пытаясь разобраться в своих эмоциях и поступках. Но я так ничего и не решил. Я не хотел пользоваться магии и не мог жить без нее.
Когда совсем рассвело, я поднялся и прошел между могил в другой конец кладбища. Дошел до свежей могилы с надписью на памятнике: "Бардаков Александр Сергеевич" и остановился. Словно в землю врос. А с фотографии на меня смотрело улыбчивое лицо.
– Привет, - негромко сказал я. - Знаешь, я до сегодняшнего дня никогда не разговаривал с мертвыми, а сейчас вот не могу просто молчать. Когда я проснулся утром, я почувствовал, что должен прийти сюда. Будто здесь меня ждут. Я много думал о том, что с тобой произошло, наверное, слишком много. Но ты, как никто другой, знаешь, что я впадаю из крайности в крайность.
В небе пролетела ворона, насмешливо каркая надо мной. Но мне было все равно. Я должен был выговориться, иначе, я чувствовал, просто свихнусь. А может, к тому времени я уже рехнулся, раз разговаривал с теми, кого больше нет на свете. Но для меня они были, и я знал, что будут, пока я сам не умру.
И я говорил:
– Недавно моя жизнь сильно изменилась, с твоей смертью произошла новая ломка привычного. И теперь жизнь меняется и меняется с каждой секундой, и с той же стремительностью изменяется мое мнение о ней. Вчера я хотел умереть, а сегодня мне хочется жить. Я впервые встретил девушку, с которой мне хорошо просто разговаривать. Наверно, это и есть любовь. Ты говорил, что она любила меня еще в школе. За что? Честно говоря, искренне не понимаю, по-моему я редкостный идиот… А еще вчера я до глубины души разочаровал человека, который в меня свято верил. Он сказал, что меня презирает. И он прав, я это понимаю. Прав целиком и полностью. Но я не знаю, что мне делать. Я не хочу быть магом, нести такую ответственность, но только проблема в том, что эта ответственность уже на мне.
Я замолчал. Ветер без спроса уносил мои слова в пустоту, откуда нет возврата. Ну и пусть, пусть моих слов никто не слышал, мне стало легче, действительно легче. И какой дурак боится кладбищ? Здесь же совершенно не страшно, уж кто-то, а мертвые вреда причинить не могут. По мне, так кладбище дарит тишину и спокойствие, которые больше нельзя обрести ни в одном месте. Эдакое спокойствие с налетом грусти. В любом случае, из апатии посещение этого места выводит совершенно точно.
– Я еще вернусь, - пообещал я и пошел меж могил. Я выговорился. Теперь мне нужно было основательно подумать. Молча.
И я пошел к морю. Здесь было недалека, достаточно только пересечь железнодорожное полотно, а потому перемещаться я не стал.
"Что же мне делать?"
Но на этот вопрос мозг упрямо не желал давать ответа.
Наконец, я вышел на каменистый берег, на который время от времени накатывали волны.
Владивосток - владыка востока, море, сопки и ветер… У! Ну почему мысли о чем угодно, только не о том, о чем нужно, почему я никак не могу ни на что решиться? Вчера вечером я нашел заклинание Барьера чужой боли и теперь должен был решить, произносить его или же нет, плюнуть на все свои страхи и вернуться к магии. К тому же, я никак не мог понять, с чего бы это посерела моя аура.
– Прохлаждаешься? - раздался совсем рядом знакомый женский голос.
Я повернулся. Людмила Водуница тепло улыбнулась мне.
– Проветриваюсь, - ответил я голосом, совершенно лишенным эмоций.
– Тоже полезно, - согласилась она, - чтобы мозги посвежели. А то мне сказали, что они у тебя совсем заплесневели
О, это они очень точно подметили. Слой плесени был большим.
– Как вы меня нашли?
– О, поверь, это было не сложно. Я знала, что рано или поздно ты придешь к морю. Я же Вода, я почувствовала.
– И что же вы хотели? - поинтересовался я.
– Поговорить о твоем поведении, конечно. Знаешь, я поражена, Захар так в тебя верил, так тебя идеализировал, надо было оч-чень постараться, чтобы он теперь о тебе и слышать не хотел, - я никак не реагировал на ее слова. - Короче, я поняла, ты его послал. Могу теперь я с тобой поговорить?
Я пожал плечами:
