Кэтрин Куртц - Камбер Кулдский

С этими словами Камбер подошел к Синилу слева, а Йорам занял такую же позицию справа. Принц почувствовал, что Эвайн зашла сзади. Подол ее платья коснулся его ног. Рис с улыбкой, которая должна была подбодрить Синила, повернулся к алтарю.

Несмотря на это, Синил ужасно перепугался.

Он понял, что это начинается, а он не в силах уклониться, избежать этого. Глубоко вздохнув, он постарался успокоиться, попытался снять напряжение, которое сковывало его, и очень удивился, заметив, что у него получилось. Послышался какой-то шорох, затем голос Эвайн, прозвучавший в ледяном безмолвии, окружавшем их.

— Мы находимся вне времени и вне пространства. Сделаем то, что указали нам наши предки: соединимся вместе и будем едины.

Все опустили головы.

— Именем твоих апостолов Матфея, Марка, Луки и Иоанна, именем всех святых ангелов, всеми силами Света и Тьмы, мы умоляем: защити и сохрани нас от всех опасностей, о Всемогущий! Так это было, так это есть и так будет во веки веков. Аминь!

— Аминь! — повторили все хором.

Синил почувствовал, что его губы тоже произнесли Аминь. Затем все перекрестились и снова стояли в ледяной тишине.

Наконец Рис повернулся к принцу. Его золотые глаза были слегка затуманены, напоминая Синилу солнце в темной воде. Йорам с поклоном протянул ему чашу, и Рис поднял ее до уровня глаз перед Синилом.

Рука его поднималась над чашей, не касаясь ее.

— Я призываю могущественного архангела Гавриила, вестника, принесшего благую весть нашей деве Марии. Пошли свою мудрость в эту чашу, чтобы выпивший ее получил власть над Водой.

Затем чаша перешла в руки Камбера. Знатный лорд был угрюм и мрачен, как ночь. В четвертый раз рука его простерлась над чашей, могущество дерини вступило в игру.

— Я призываю могущественного архангела Уриэля, ангела смерти, который уносит все души в Нижние страны. Его силы призываю в эту чашу, чтобы тот, кто выпьет ее, мог повелевать силами Земли.

Движение руки, и над чашей появилось облако белой пыли; Камбер протянул чашу Синилу.

Она была влажной, скользкой и холодной, над облаком играло прозрачное голубое холодное пламя. Туман висел над вином, ставшим более темным. Синил почувствовал, как ледяной страх пронизал все его тело, он страшился слов, которые, он знал, сейчас придется произнести ему.

— Возьми чашу, Синил, — приказал голос Йорама. — Держи ее перед собой и повтори то, что я скажу.

Дрожащий Синил смотрел на свои руки, которые протянулись и взяли из рук Камбера холодную, скользкую, влажную чашу.

Почти непроизвольно он поднял чашу таким жестом, как будто делал это бессчетное количество раз, правда, очень давно.

Он понял, что то, что он видит, что он собирается сделать, ничуть не менее угодно Богу, чем любое богослужение, которыми он занимался всю жизнь до этого.

Эта мысль успокоила его, и он стал самим собой впервые за этот странный вечер. Чистым ясным голосом он повторил за Йорамом знакомые слова:

— Защищай нас, Господи, от всякого зла и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

— Аминь, — повторили четыре дерини.

Затем его руки поднесли чашу к губам, и он понял, что должен выпить ее.

Чаша была насыщена могуществом, он чувствовал, как оно покалывает ему ладони, как могучие волны прокатываются по всему телу.

Вино оказалось холодным и горьким. Он почувствовал, как ледяная жидкость достигла желудка, как огонь пробежал по его венам, как яркий свет вспыхнул перед глазами.

Сильный порывистый ветер пронесся у него в мозгу, гоня перед собой стену ледяной воды, вспышки молний озаряли светом бездонные пропасти его разума. И боль, жуткая боль, такая сильная, что он не мог сдержать крик.

Он почувствовал, как чаша выскользнула из его рук, услышал, как она покатилась по ковру. Но он ослеп, оглох и рухнул в пучину.

Его мозг корчился в беззвучном крике ужаса.

Все поглотил мрак.

Он лежал, как мертвый, день и ночь после этого.

Рис внимательно наблюдал за его состоянием, а остальные в тревоге бродили поблизости. Когда на второе утро он впервые открыл глаза, они уже были рядом и с беспокойством смотрели на него, на губах были десятки вопросов, которые они не смели задать.

Но он не помнил ничего или только сказал, что не помнит, и он не ощущал в себе никаких новых сил или способностей. А откуда им взяться?

Теперь они не могли проникнуть в его мозг, они снова потеряли возможность контролировать его.

Если Синил и получил могущество, то он ничего не сказал им об этом, а может, и никогда не скажет. Может, он очень разгневан, что они так поступили с ним, а может, их попытка закончилась неудачей и ничего не произошло, кроме того, что их будущий король впал в бессознательное состояние?

Пока он не решит заговорить об этом, нет возможности узнать правду.

Им оставалось только ждать рождения наследника короля и надеяться.

Лето прошло. В самом государстве все репрессии Имра против михайлинцев прекратились после того, как его солдаты разграбили и сожгли все деревни, примыкавшие к одному из монастырей Ордена. Если бы Имр не остановился, ему пришлось бы бороться с восстанием народа.

Но если гнев михайлинцев угас к концу лета, то активность виллимитов не прекращалась.

Распространяя слухи о живом наследнике Халдейнов, небольшие банды виллимитов делали по ночам свою мрачную работу: они казнили тех дерини, чьи преступления остались без наказания. Наконец дело зашло слишком далеко, принц Термод Рорау был убит виллимитами, и Имр уже не мог больше игнорировать это движение.

Это сумасшествие распространилось даже за пределы Гвинедда, до самого Келдура, где могущественные лорды-дерини сохраняли в своих руках огромную власть. Разгневанный Имр решил настигнуть убийц и покончить с ними раз и навсегда.

Королевские войска под предводительством славного графа Сантейра действовали против крестьян более успешно, чем против михайлинцев. Ведь за семь месяцев интенсивных поисков членов мятежного Ордена было схвачено, и то случайно, менее дюжины, а к наступлению осени в руки короля попало восемьдесят виллимитов, среди которых были вожди движения.

Всех пленников пытали и казнили самым жестоким образом для устрашения остальных. Имр, довольный, что число его видимых врагов уменьшилось, стал беспокоиться все меньше и меньше относительно тех врагов, которых он не видел и в существовании которых даже начал сомневаться.