Волх вырвался за пределы врат. Ему уступали дорогу, предпочитая связываться с людьми, а не клыкастым воплощением демона. Все кто подворачивался под лапы, неизменно ощущали на шее клыки… И волк мчал к лагерю, к шатрам. Загрызть пару-другую предводителей перед смертью — вот новая цель. До архимандрита и князей вряд ли пропустят. Личная гвардия встанет строем с пиками и копьями наперевес, порубят, поколют на расстоянии. Раны быстро зарастают, но если скопом навалятся — несдобровать.
Но дорогу к лагерю преградила одинокая фигура. Волха невольно пробрала дрожь, когда ощутил исходящую от неё мощь, почуял ауры силы и непоколебимой уверенности, стойкости, воли. Эти причудливые переплетения ощущений впервые за сотни лет войн и сражений пробежались мурашками по телу. И эта фигура была не здоровым, крепким, плечистым воином в доспехах, а тонкой, хрупкой на вид женщиной с длинными иссиня-черными волосами, свободно спадающими до поясницы. Только не трепал их поднимающийся ветер. Зато дух перед этой женщиной трепетал, как у верного пса перед хозяином.
— Ты не пройдёшь в лагерь. Здесь заканчивается твоя дорога, рекомый Волхом. Ибо всё старое должно уйти.
Волх поднялся с четверенек человеком. Коротко бросил:
— Уйти добровольно, не в муках, иначе и новое вскоре уйдёт вслед за ним. Как имя твоё?
— Что тебе моё имя? Ты хочешь умереть с ним на устах?
— У достойных противников просят имя. Я чую твою мощь и свою гибель. Позволь узнать напоследок.
— Что ж… моё имя Лилит.
— Лилит… — протянул Волх, пробуждая в себе какие-то далёкие воспоминания. — Ты мать моего учителя. Какая насмешка богов — пасть от твоей руки. Об одном прошу — дай умереть, как воину.
Лилит безразлично пожала плечами. Богов никогда не слушала и до их фотума, что значило судьба, было дело столько же, сколько до слов перевёртыша, сотню лет сдерживающего натиск креста на восток.
Зрачки Волха расширились. Стоящая в неподвижности женщина вдруг оказалась рядом, и её тонкая, на вид слабая рука пробила пластины мышц, рёбра и проникла в грудную клетку. Через мгновение витязь видел в её руке своё сердце. Большой, мощное, трепещущие.
Лилит протянула сердце. Волх едва заметно покачал головой. Тут же дева приблизилась, крепко, страстно целуя в губы. За сладким поцелуем пришла тьма.
Дева отстранилась, тело Волха упало. Лилит перевернула его на спину и положила сердце в руки, скрещённые на груди.
— Ты и так слишком долго был воином.
В следующее мгновение тело объяло пламенем. Обнажённая кожа загорелась как тряпки, плоть и кости захрустели, как хворост. Не прошло и минуты, как на дороге остался лишь пепел. Его подхватило ветром и понесло в траву, через леса и дальше в море. Волх растворился среди острова, обречённый на забвение в веках.
Лилит прошла к воротам, вошла в крепость. Последние защитники Арконы падали под топорами захватчиков, скидывали со стен тех воинов, которые ещё держали в руках луки. Неистов был гнев захватчиков, изобретателен до мук. Пока кровь кипела и не остыл азарт битвы, пытали и расчленяли тут же.
Город запылал, предаваясь огню и разрешениям. Лишь в незыблемости стоял храм Световита, объятый сиянием. Солдаты, превратившиеся в мародёров, корчились в судорогах, едва касались белого пламени. Муки их смертей были ужасны.
Лилит приблизилась к храму. Коснувшись белого огня, обронила:
— Сравни свои силы и Его. В кого больше верят? Твоё время прошло, умирающий бог.
Белое пламя поблёкло, качнувшись маревом, распалось, рассыпалось. Лилит коснулась врат, и их вырвало с такой мощью, словно десятки таранов ударили одновременно с той стороны.
Но храм был пуст. Четыре волхва, уцелевшие люди и четырёхликая фигура Световита надолго притаились в Срединных горах…
Сёма открыл глаза. В них стояли слёзы. Пряча лицо от Маши, зарылся лицом в подушку, приходя в себя. В груди кипело, в голове вертелось много вопросов, дух метался в смежных чувствах, а душу словно хорошенько встряхнули. Всё это предстояло собрать в единое целое и немедленно.
«Срединные горы — Урал», — подумал Сёма, когда рука Маши коснулась плеча.
— Вставай, милый.
Сёма подавил в себе слёзы и заставил себя улыбнуться. Получилось криво и неестественно. С таким лицом к любимой лучше не поворачиваться — свадьба всё-таки. Подумает ни весть что.
Укутавшись с головой в покрывало, подскочил как можно нелепее и попрыгал в душ, делая вид, что дурачится.
Маша стёрла со щеки слезу, ощущая такое, что никак не могла объяснить словами даже приблизительно.
Рысь появился в комнате весёлый, пышущий задором и энергией. С ходу оценил обстановку, звонкий голос стеганул, заставив невольно распрямить плечи:
— Так, и чего это суженная в слезах? А жених где? Ушёл? А, моется.
— Откуда эти странные ощущения, — убито проговорила Мария, ощущая всё то, что и Сёма за секунды до пробуждения. Она увидела всё отрывками, слайдами, но почти все целостные картины из его «сна».
— Маша, ну чего ты ревёшь?
— Я не реву. Я всё видела. Я чувствовала как он… — протянула она, прекрасно понимая, что со стороны всё это звучит довольно глупо.
— Видела? Ощущала? — Рысь присел на край кровати, обнимая за плечи. — Машуня, да ты мощная берегиня. Ещё и ритуала не было, а вы уже живёте одной душой.
Маша посмотрела в светящиеся глаза Рыси. Он говорил бодро, весело, но не шутил. Непроизвольно погладила живот, от души улыбнувшись.
— Ну, уже не совсем одной душой. Скорее…
— Триединой, — мягко улыбнулся Рысь и пошёл в ванную подгонять помятого морально и физически блондина.
Свадьба всё-таки, а после ритуала станут гораздо ближе друг к другу, как после обряда венчания, помимо письменных и устных договорённостей появятся ещё и духовные обязательства — беречь, любить и развивать друг друга.
Последнее мало кто понимает…
— А-а-а! Только не настолько холодная! — Донеслось умоляюще из душа. — Просыпаться надо естественно!
Маша хихикнула и прислушалась.
— Нет, нет! Только не болевые точки! А-а-а!.. Рысь! У тебя что, инквизиторы были в роду?.. А-а-а! Или у вас это семейное?!
Урал. «Тень-3».— Над чем работаешь? — Это были первые слова Василия за полтора часа совместного нахождения с коллегой в кабинете на самом нижнем уровне базы.
Максим Леонидович оторвал взгляд от чёрных строк на экране монитора, откинулся в кресле. Тело само принялось потягиваться, зевать, глаза намокли, вернув четкое зрение, убрав сухость глазных яблок.
