Совий, где-то раздобывший лук, спускал стрелы одну за другой так быстро, что они догоняли друг друга на лету. Сначала я решила, что мне показалось, но присмотрелась и поняла: оголовье стрел взаправду светилось, темно-красным огнем, похожим на цвет раскаленного металла в кузнице названого отца Буревестника. Каждая новая стрела горела ярче прежней, и вскоре Марий тоже это заметил. Присвистнул уважительно и, улучив момент, кивнул Совию:
- Сломал-таки блок.
Лис только глянул на чернокафтанника, ничего не ответив, но в его глазах уже пылало пламя искры Перкунаса. Я снова, как тогда, на площади Приречья, где меня судили без суда, почувствовала запах кострища и железа. Только теперь он шел от Совия.
Между тем вокруг меня уже скопилось маленькое озерцо, вопреки ожиданиям, кристально чистое и не замутненное даже каплей крови, словно та на лету становилась водой. Озерцо смешивалось с подземным источником и все ширилось. По его поверхности побежали искры, похожие на болотные огоньки. В прозрачной толще скрылся костяной кинжал и исчез из виду, точно растворился. Я опустилась на колени, и штаны тут же пропитались влагой.
- Помоги мне, светлая Сауле, — привычно шепнула я и погрузила ладони в воду. Я принялась замешивать ее, медленно, три круга посолонь, три — противосолонь, нашептывая простенький заговор, который выводил меня из любой чащобы, куда б ни довелось забрести. Вода двигалась неохотно; в навьем лесу она, как и воздух, была гуще, тяжелее, но движение, которое я в нее вкладывала, не останавливалось. Рядом упала, разбрызгивая серую кровь, обезглавленная лаума. Нечисть наступала, тесня выживших водяниц ко мне. Стрелы Совия пылали уже так ярко, что больно было смотреть. Марий был весь объят грозовым огнем, сквозь который едва угадывался его силуэт — но этого было мало. Я закружила воду быстрее, чувствуя, что еще немного — я она пробьет дорогу, потечет, сначала по капле, потом ручейком, а затем безудержным потоком, размывая не по праву поставленные границы, удерживающие лаум в Навьем мире. И миг, когда это произошло, ощутила как вспышку, ослепла и оглохла, и закричала. Так кричит новорожденный, приветствуя новый мир во всю мощь легких, наполняя их воздухом и захлебываясь тем, какой этот мир, оказывается, бесконечный. Ярость и жажда свободы подземных вод, сила моих пращуров — лаум, воплотившаяся во мне, отчаянное желание все исправить — все это смешалось и хлынуло ревущим потоком, вытаскивая из меня самое нутро, и на миг мне показалось, что я не выдержу. Растворюсь без остатка, изойду вся и не смогу закончить начатое и выполнить обещание, данное богине зари.
И тут на мои плечи легли широкие мужские ладони: одна холеная, с мраморной кожей, испещренная свежими ожогами, а другая — загорелая, загрубевшая, сияющая изнутри алым пламенем. Обжигающий огонь Небесного Кузнеца потек в меня и сквозь меня, смешиваясь с моей водой и превращая ее в жидкий огонь, а мое озерцо — в пылающее море. Оно растеклось по всей Чаще, жадно поглощая визжащую нечисть, поднялось выше макушек деревьев и застыло, грозя обрушиться на всех, кто волей судьбы оказался заперт под сенью искореженных деревьев.
Но остановилось, усмиренное хрупкой девой в белом платье.
Глава 27. Возвращение домой
Сауле воздела руки над головой, и огненная волна замерла. Все звуки вокруг стихли, хотя нечисть все так же корчилась, погибая в жидком пламени. Я скрипнула зубами и невольно подалась вперед – хотя чем я могла помочь богине? Но ее тонкий силуэт в окружении облака золотых волос смотрелся слишком слабым по сравнению с могучей стихией, разбуженной моей кровью и силой огненосцев. Огненная волна не была слепа: лаум она огибала, неохотно, то и дело облизывая их серую кожу, но не испепеляя, как испуганных беспокойников. И сейчас эта огромная волна слушала то, что пела ей Дева зари.
Я покачнулась, чувствуя, что еще немного – и от меня не останется даже горячей золы. Кожу начало жечь там, где ее касались дейвасы. Губы пересохли, тяжелая мокрая одежда тянула к земле, хоть земли толком больше не было – только грязь и пепел, забивающий рот и нос. Пахло смертью. Краем глаза я видела, как Совий переглянулся с Марием: их лица стремительно бледнели, и дейвасы выглядели так, словно провели в Чаще не одну сотню зим.
- Сауле… – выдохнула я, вложив в ее имя просьбу и отчаяние. Богиня не оглянулась. Она выкрикнула что-то, и ее речь ударила по слуху, как лопнувшая тетива. Огонь обрушился на Деву. Я вскрикнула и тут же зажала рот ладонью: пламя огибало ее так же, как иных лаум, и только золотистые волосы на кончиках обуглились и почернели.
Стихия стремилась мимо богини, пробивая себе дорогу через корчащиеся в огне деревья. Жидкое пламя, успевшее расползтись по Чаще, собиралось обратно, рисуя широкую полосу алых и рыжих сполохов. Я не сразу поняла, что происходит и какой вид обретает эта сила.
- У реки Смородины, кажется, появилась младшая сестрица, – тихо проговорил Марий, и я поняла, почему не могу отвести завороженного взора от плавного течения. Это и правда была река. И стремилась она в сторону Черницы, словно хотела соединиться с ее тьмой.
Сауле меж тем погладила алую волну и медленно пошла к нам. Чем ближе подходила богиня, тем более явно я видела жалость на ее лице. Я чуяла, что не все еще сказано, но когда богиня вдруг оказалась рядом и взяла мое лицо в прохладные ладони, все равно стало больно. Мир вокруг нас подернулся серой дымкой, а двое дейвасов замерли соляными столбами. Этот разговор был не для их ушей.
Дыхание богини пахло водяными лилиями, когда она прошептала:
- Без Стража граница не выстоит. Я снова не вправе просить тебя — и снова прошу. Примешь ли ты этот долг? Будешь ли той, кто хранит мудрость Яви и Нави?
- Приму, – шевельнулись мои губы, беззвучно, но богиня услышала и приняла обещание. Она кивнула — да будет так.
- В благодарность я выполню одну твою просьбу. Не проси вернуть мертвых или привязать к себе живых, в остальном — что пожелаешь.
Моя история подходила к концу. Но я все равно улыбнулась, когда заговорила – и Сауле улыбнулась в ответ.
- Да будет так. И…спасибо.
За ее спиной выжившие лаумы вдруг стали окутываться слепящим белым светом и исчезать.
- Они возвращаются в Явь, – предугадала Сауле мой вопрос. Теперь Дорога открыта, и мне достает силы, чтобы провести их по ней.
Сауле молчала, и я чувствовала, что она пытается сказать мне что-то еще. Вдруг за ее спиной ударила молния, но не погасла, а осталась зримой. Словно сам мир раскололся, открывая проход в иные миры, туда, куда уходят в одной рубашке, пошитой Пряхами из нити судьбы. Из разлома вышел высокий мужчина в блестящей, точно жидкое золото, кольчуге. Сауле встретила его появление с высоко поднятой головой, но меня загородила, словно боялась, что пришелец может, не разобравшись, причинить мне вред. Я беззвучно шептала молитву – из тех, что звучат в белоголовых церквях, носящих имя верховного бога. Количество божественного вокруг меня явно начало переходить границу, за которой я еще могла сохранить разум.
- Ты снова желаешь решать все сама, упрямая женщина, – загрохотал Перкунас, прожигая супругу взглядом. Поприветствовать ее он не удосужился.
- В кои-то веки я оказалась права, супруг мой, – звонко ответила она и отодвинулась. Перкунас увидел меня, и лицо его потемнело, сделавшись похожим на грозовую тучу. Я едва удержалась, чтобы не пригнуться – так ощутим был его гнев. На мгновение показалось, что бог сейчас взмахнет рукой – и от меня останется только мокрое место. Но Перкунас перевел взгляд на Сауле и рявкнул так, что мои волосы встали дыбом от целого ряда маленьких молний, вонзившихся в землю между нами и богом.
- Ты хоть понимаешь, что без привязки твоя девчонка превратится в тень, не успеешь ты и глазом моргнуть? Согласилась она… Ты здесь богиня, а не она, это ты знаешь, как должно существовать бытию. Почему не объяснила? Почему защиту не поставила и оберег не назначила?
