Но ей совсем не хочется остаться ненайденной. Увидев их при лунном свете в Антремоне, она снова все вспомнила, как бывало всегда. Все, до самого первого раза, до той определяющей ночи, когда они стали историей этого мира. Этой части света.
По правде говоря, ее волнует эта новая игра. Она все еще познает, кто она и что она на этот раз, чем отличается от прежней. Она испытывала себя изнутри всю эту ночь, определяла себя. Она — женщина, которую привлекла зеленая шаль.
Душа внутри ее, каждый раз, когда ее призывают, немного меняет ее, заставляет вести себя по-разному, и поэтому ее желания, ее потребности на протяжении двух тысяч шестисот лет могут меняться.
Мужчины никогда не меняются. Они возвращаются каждый раз такими, какими были всегда, в расцвете славы. Нет среди живых других таких мужчин, как эти двое. Как может быть иначе? Ведь они столетиями обретали глубину, узнавали все больше, становились чем-то большим? Какой мужчина, живущий семьдесят слишком быстротечных лет, может сравниться с ними?
Они всегда такие, какие есть, в своей основе, но они также каждый раз обладают чем-то большим. Они приносят ей нечто новое. Каделу потребовалось почти тысячу пятьсот лет, чтобы научиться менять облик и летать. Их история — благословение или проклятие? Она так никогда и не могла решить. Какая разница? Разве ее решение может на что-то повлиять?
Может ли оно каким-то образом изменить то, что она вышла из тени на краю деревни в ту давнюю ночь, с распущенными волосами, — на глазах у всего племени сегобриге, — держа в руках золотую чашу для мужчины, которого выбрала в мужья, и обошла круг мужчин, собравшихся там, и увидела двух чужаков? Скорее, одного чужака, его глаза.
И, увидев его, она сделала то, что сделала. Такой небольшой поступок. Чаша с водой из озера богини, протянутая одному из мужчин. Гостю на пиру ее отца. Чужеземцу с моря.
Утреннее солнце уже поднялось выше. В этом мире весна яркая и теплая. Вдоль дорожек кладбища она видела цветы, когда возвращалась назад; бледно-зеленые листья на дубах, серебристо-серые на оливах.
Здесь не росли оливы, когда эта история начиналась. Чужаки привезли их позже, из-за моря. И не только их: оливы, вино. Письменность. Прямые, широкие дороги. В конце концов, но достаточно скоро, завоевание и покорение.
Весна. Когда она возвращается, всегда весна. Белтейн, огни, кровь быка. Она снова закапывает бесполезный ключ, толкает на место валун. Она понимает, что ключ уже можно выбросить, но ей не хочется этого делать. Проходя мимо могилы, она чувствует легкую грусть. Девушка, которая умерла слишком юной.
Она идет по тихой, тенистой тропинке к воротам. Там никого нет, автомобили проносятся мимо по дороге. Она выскальзывает с кладбища, когда никого не видно, опускает защелку.
И снова выходит в этот мир.
На свету она прячет волосы под зеленой, как лес, шалью. Она могла бы отрезать их ночью, но она не любит стричь волосы. Однажды ей их отрубили топором, когда ее сожгли как ведьму. Подобные вещи случались в годы чумы, когда ужас правил миром. Таких воспоминаний у нее хватает.
Теперь ей нужно поймать такси. Она находит место, где стоит и ждет одно из них. Но когда она спрашивает у шофера, выясняется, что ей нужно ехать слишком далеко, что у нее не хватит денег, чтобы оплатить ему потраченное время. Сначала это вызывает досаду, потом забавляет. Она громко смеется.
И после того как она рассмеялась, стоя у опущенного окна на солнце, шофер передумал и согласился отвезти ее туда, куда она хочет.
Позже, во время долгой обратной дороги в Арль, он не мог сказать, почему это сделал — рискнул совершить незаконную поездку за пределы зоны действия его лицензии, потратить утро и полбака бензина на дорогу в один конец, да еще за урезанную плату, — и он даже не разговаривал с этой женщиной. Просто поглядывал на нее в свое зеркало, а она смотрела из окна на проплывающий мимо Прованс.
Он не мог сказать, почему так поступил. Но она будет еще долго сниться ему. Собственно говоря, всю оставшуюся жизнь.
* * *
Они два часа бродили по Арлю. Уличный рынок, район вокруг арены, опять обошли ее по кругу, постояли у запертого входа вместе с раздраженными туристами, которые не учли праздник в своих планах. Грег в приступе оптимизма подергал несколько калиток, но безуспешно.
Они снова обошли театр. Нед вспомнил, как беседовал здесь с Мелани два дня назад. Это было нелегко, стоять здесь и вспоминать об этом. Он смотрел на траву, на которой Мелани сидела тогда. На мгновение у Неда возникло ощущение, будто она умерла. Это его испугало.
Он ничего не сказал.
Они пошли дальше, к остаткам римского форума на центральной площади. Все было закрыто по случаю праздника. Стояла тишина. Отец и Грег выжидающе поглядывали на Неда, словно ждали, что у него над головой зажжется лампочка, или что-то в этом роде. Это могло вызвать раздражение, но он старался не позволять себе раздражаться. Что еще им остается делать?
Он не видел внутренним взором ни Кадела, ни Фелана, ни женщину с рыжими волосами, которая так похожа на богиню.
Они пообедали в единственном открытом кафе возле уцелевших колонн форума. Римские колонны были встроены в фасад дома девятнадцатого века, как ни странно, их через почти две тысячи лет призвали служить архитектурной опорой. Это кое-что говорит о римских архитекторах, решил Нед. Или, может быть, об архитекторах девятнадцатого века. Остальная часть форума лежала погребенная в земле, как и в Эксе вокруг собора.
Ван Гог, очевидно, рисовал их кафе. Неду показалось, что он видел что-то похожее на репродукциях. Отец настоял, чтобы они съели полный обед, но пища была безвкусная. Товар для туристов.
Сидя за столом, они позвонили Ким. Она и ее спутники находились в Безье. Ничего. Скоро собираются уезжать. Остановятся в Рокпертюзе, месте обитания кельтов, как и Антремон, — там тоже нашли черепа, — а после поедут домой.
Отец Неда расплатился по счету.
— Что еще здесь осталось? — спросил Грег. Он тоже выглядел усталым.
— Мелани могла бы нам помочь, — со вздохом ответил Эдвард Марринер. — Я бы сказал, все и ничего, если вы меня понимаете. Наверное, мы можем ехать.
— Кладбище, — внезапно произнес Нед. — То, о котором нам рассказывал Оливер.
Отец посмотрел на него.
* * *
Если бы они в начале недели не встретились за ленчем с Оливером Ли, они бы никогда не поехали в Лез-Аликам. И даже если бы встретились, но Ли не упомянул о древнем кладбище с его долгой историей.
Нед обнаружил, что если он слишком много думает о подобных вещах, о случайности всего происходящего, то его мысли принимают тревожное направление. Например, что было бы, если бы он решил остаться на вилле после того, как его тошнило в горах, как советовали ему все остальные? Если бы он так и не встретился с Кейт в кафе в тот день или с Феланом, после того как она ушла? Если бы Кейт не рассказала ему об Антремоне?
