— Как жаль. — с досадой молвил Румистэль. — Как жаль, что нет со мной моего крылатого коня, и оттого приходится мне миновать каждый камень, каждую трещину, расщелину, разлом.
С этими словами он поднял голову и увидал, как в предвечернем сумраке клубится в ущелье тяжёлый туман. Он восходил к горе и грозил поглотить волшебника с его конём. А выше, по тропе, плыл словно в невесомости безмолвный всадник. Одетый в чудные доспехи, сияющий в вечерней мгле высоким шлемом, от серебряной кольчуги исходят искры, словно мерцает тайное сокровище в глубоком сундуке. Алый плащ струится с плеч и покрывает круп коня. Всадник минует поворот тропы и исчезает за скалою.
— Ну вот, ещё один герой. — задумчиво промолвил Румистэль и продолжил путь по дну ущелья, окунувшись в молчание тумана. Вскоре волокна горной влаги разредились — клубы сошли в глубокий разлом земли — и открылся проход на небольшую площадку, заботливо огороженную камнями. А в стене горы — дыра, из которой тянет свежим дымом и запахом похлёбки.
— Видать, я сбился со своей дороги. — с сожалением сказал волшебник. — Пойду и попрошу приюта у обитателя пещеры. Надеюсь, это не одноглазый людоед, а то не хочется мне что-то на ночь глядя сражаться с обезумевшим чудовищем.
Он подошёл ко входу и позвал в пещеру. Ответом был приветливый голос человека — хоть и не молодой, но звучный и живой. Навстречу Румистэлю вышел старец, одетый в долгую рубашку и с непокрытой головой. Его волосы были седы и длинны, а глаза ясны и мудры. Нашему скитальцу повезло: он нашёл приют у горного отшельника, одинокого созерцателя величия небес и горной неизменности.
Был ужин у костра, была горячая похлёбка — волшебник вовремя приспел к вечерней трапезе. Здесь, в пещере, несмотря на внешний холод, было уютно и тепло. Здесь были стол и стулья, шкуры на полу, запасы в торбах, сушёные пучки трав, чучело орла под потолком, лиса с лисятами в корзинке, чёрный кот и пара молодых волков — всё это дружно сосуществовало под рукою мирного отшельника. А сам он разделял трапезу с вечерним гостем, не забыв подбросить овса его коню.
Окончив ужин, оба напились травяного чаю с сухими ягодами и горным мёдом и уселись среди шкур возле очага. Лиса лизала лисенят, кот дремал на полке, волки спали, а хозяин и его случайный гость занялись на ночь глядя разговором.
— Кто ты, добрый мой хозяин? — спросил у старца Румистэль. — Я вижу по сборам трав ты не чуждаешься магической науки? Настои делаешь в бутылях, продаёшь отвары? Вызываешь духов, беспокоишь тени гор?
— Всё было раньше. — мирно отвечал хозяин. — Когда-то баловался волшебством, а нынче бросил. Так, оставил себе немногие забавы — больше для излечения скота, не не для ворожбы и не для приворота.
Последнее сказал он так, что помрачнел, нахмурил брови и сжал ладони.
— Я чувствую, что здесь имела место история обмана и любви. — заметил гость.
— Да, ты не ошибся. Вы, дивоярцы, легко замечаете такие вещи. — согласно кивнул старик своей длинноволосой головой. — Я не скрываю, но и вспоминать особо не люблю. Всё в прошлом — страсть, ошибки, бегство. Осталась только месть.
— Кому ты мстишь?
— Не я мщу, мне мстят. Мне мстит та, кого я некогда любил более своей несчастной жизни. Нет большей горечи, чем ненависть того, кто был когда-то тебе дорог и составлял в твоих глазах весь мир.
Что-то больно словоохотлив был старик для того, кто пережил годами свою великую страсть и своё безумство. Но, очень добр и приветлив, оттого гость не стал мешать ему рассказывать историю несчастья. Было в старце нечто величавое, даже несмотря на слабый вид и долгие седины. Волоса его вздымались лёгким, серебристым облаком вокруг по-старчески усохшей головы.
— Я не стал бы говорить тебе того. — заметил хозяин, подбрасывая в костерок дровишек. — да замечаю, что и ты лелеешь иной раз мечту при помощи волшебных чар воздействовать на холодное сердце твоей избранницы.
— Откуда знаешь?! — невольно вскрикнул гость.
— Моим немощным глазам открыто много такое, чего не достигают острые очи молодых. — ласково отвечал старик, совсем по-родственному протягивая руку и полагая свою старую ладонь на плечо молодого дивоярца. — Я не принадлежу к вашему беспокойному племени небесных властителей Селембрис. Я прожил свой век обыкновенным человеком, и только старость моя затянулась слишком долго. Я вижу, ты уже в нетерпении и жаждешь знать, что натворил я, и отчего гарпии вражды и мести осаждают мою седую голову. Не знаю имени твоего, скиталец дивоярский, а перед тобою назовусь я Старым Финном. Да, некогда я жил на севере, среди глубоких фьордов, в земле героев. Да, я влюбился в неприступную красавицу и в безумии губительных страстей стремился угодить ей. Я много натворил великих глупостей и множество злодейств. Был даже флибустьером — те, кто романтически мечтает о гордом покорителе морей, не полагают, как грязен и отвратителен сей промысел и сколько человеческих страданий отложено на драгоценных украшениях, что дарят флибустьеры своим красоткам. Демоны крови и гарпии наживы свивают себе гнёзда в таких раздушенных шкатулках, вот оттого и краток век такой любви. Великие державы нисходят в прах тем, что навлекают на себя кровавых духов и призраков награбленных сокровищ. Я, сколь ни был молод, всё же догадался, каким гадким ремеслом занялся. Моя прекрасная северная дева даже не взглянула на горы золота и драгоценных камней, что я сложил к её ногам. Случись ей покориться мне и стать моей женою — лишилась бы она множества поклонников которые ей неустанно пели славу и хвалу и возносили до небес её красу. Вот это было слаще ей всех побрякушек, добытых кровью — я был не усерднее других. Да, это была дьявольская гордыня, перед которой меркли все подземные хранилища сокровищ, добытых гномами с начала мира. Я потерялся в толпе страстных воздыхателей, среди которых многие были куда достойнее меня. Что делать, как перебежать дорогу многим? Я был столь суетлив, что бросился с усердием помешанного искать волшебных средств и тайных приворотов. Но и тут не опередил своих соперников — те были проворнее и каждый спешил окропить своим составом дорогу прекрасной деве севера, и самый дождь с небес весь состоял из разных приворотов. Я был смешон в толпе таких же умников, и ещё более смешон, когда в своих воспалённых мечтах придумывал и видел, как идёт она со мною под венец, как ласковой рукою готовит нам постель, как сияют звёздами её глаза, когда провожает она меня из дома и когда встречает на крыльце.
Старый Финн умолк и посмотрел на дивоярца светлыми глазами.
— Я растратил время на пустые бредни. — сказал он. — Я упустил всю жизнь в погоне за химерой. Я берёг себя для пустоты. И вот снова очутился на краю чудовищной ошибки. Я решил освоить бездну приворотных магических рецептов и составить сам такой состав, которому бы равных не было. Я с головой ушёл в изучение волшебных трав, перегонял и возгонял тинктуры, искал чудесный философский камень. Прошло так много дней, и вот однажды я сказал сам себе в глубине пещеры, в которой истлевали кости прежних колдунов: нашёл! Да, я нашёл универсальный тот состав, который позволял любое сердце склонить к любви и заставлял вострепетать волшебной страстью. Да только не учёл, что на этот тяжкий труд я потратил всё время, данное мне жизнью. И вот теперь я стар, и сед. Люди говорят, что выпил я тот необыкновенный эликсир и что явилась предо мной моя любовь — старая и дряхлая. Но я не выпил.
