Тур носил воду, а тем, кто не мог сам ходить, помогал добраться до уборной. Битва завершилась полной победой, и все ждали решения Совета, а затем и воеводы, чтобы покинуть лагерь. Старейшина Светозар получал вести от патрульного Сокола, что на Рубежном все спокойно, но и Совет, и роднянский воевода Бравлин, и здешний воевода, Вояр из Вестового, пока не собирались отпускать воинов, как и разрешать местным жителям возвращаться в свои спешно покинутые дома.
Ромашка сидела на низенькой скамеечке неподалеку от двери. Сейчас у нее было немного дел, и они с матерью Тура могли позволить себе отдых. В гостевом доме для раненых бойцов нашлись кому деревянные койки, кому теплые подстилки. Мирослав и Богдан лежали недалеко друг от друга на полу, и Ромашка видела, что южанина немного смущает это соседство, хотя неприязни к Мирославу молодой Богдан не испытывал, скорее, чувствовал себя виноватым.
Подошел Тур, присел на крыльцо, но ненадолго.
- Воевода идет, - сказал Тур, поднимаясь на ноги и отряхивая штаны.
Раненых приходили проведать друзья и родные, но воевода сам был ранен, и зайти к сыну смог только сейчас. Когда Вояр вошел, Ромашка встала и осталась стоять у стенки, хотя воевода не заметил ее - он лишь кивнул вышедшей из соседнего помещения тетушке Зване и пошел к сыну. Ромашка же потопталась на месте и потихоньку выскользнула за дверь.
Надолго в гостевом доме воевода не задержался. Ромашка видела, как отец Мирослава вышел и направился к бревенчатому двухэтажному зданию школы. Тогда девушка снова вошла внутрь, и с некоторым удивлением поняла, что визит отца совершенно не поднял Мирославу настроения.
- Что-то случилось? - спросила она.
Мирослав легонько качнул головой: нет, мол, ничего не случилось. Не хотел говорить, значит, ну, Ромашка и не допытывалась.
После Мирослав заснул и проспал почти весь день, Ромашка даже не будила его на обед - тетушка Звана отсоветовала. Зато к вечеру он почувствовал себя лучше настолько, что даже смог сам приподняться, опираясь на локти, придвинуться к стене и сесть. Ромашка как раз принесла ужин, и на сей раз Мирослав хоть и левой рукой, но ложку держал сам.
После Ромашка собрала пустые тарелки, отнесла их и вскорости вернулась. Уже стемнело, прохладный ветерок задувал в распахнутую дверь, но против попыток Ромашки закрыть дверь или хотя бы прикрыть немного, возражали все.
Глядя на колышущиеся ветви деревьев, на блестящие ленты ручьев, Ромашка задумалась. Она долго сидела неподвижно, глядя в пространство за открытой дверью, потом оглянулась на Мирослава. Он тоже еще сидел, облокотясь о стену, и, возможно, до этого смотрел туда же, куда и Ромашка, но она обернулась, и Мирослав перевел взгляд на девушку.
У Ромашки накопилось много вопросов. Она думала и о битве, про ход которой узнала из разговоров раненых, и о защитных шлемах, что не позволяют воздействовать на сознание солдат, и о мудрецах, почему-то не вмешавшихся в битву. Но задать эти вопросы сейчас Ромашка не могла - неизвестно ведь, как на ее рассуждения отреагируют остальные. Вот Мирослав - он выслушает, объяснит, что к чему, с ним и поспорить можно - не обидится, поймет.
Девушка прикрыла глаза и прислонилась к стене, но встрепенулась, услышав, что кто-то из раненых пытается встать. Девушка ринулась помочь, но ее опередил Тур.
- Не надо, я сам, - пробасил он.
Девушка согласилась. Она отползла от двери и свернулась на полу. Спала Ромашка крепко, и хотя слышала после сквозь сон голоса, чувствовала, как приподнимают ее чьи-то руки - не проснулась. Лишь на миг глаза ее приоткрылись, девушка увидела лицо Тура и успокоилась.
Проснулась Ромашка там же, где и заснула, только лежала она теперь на подстилке, а сверху кто-то прикрыл ее своей жилеткой. Девушка так и не вспомнила, на ком эту жилетку видела, к тому же, пока она умывалась, хозяин свою жилетку забрал - так Ромашка и не узнала, кого благодарить.
Забота и тщательный уход делали свое дело - больные быстро шли на поправку. Постепенно "лежачих" оставалось все меньше и меньше, и Ромашка тревожилась все больше, видя, что Мирослав, которому полагалось бы уже вполне самостоятельно передвигаться, лежал пластом, изредка с трудом садился, а поднимался лишь с помощью Тура - ноги его не держали. Сивер, по нескольку раз на день заглядывавший в гостевой дом, даже перестал на Мирослава ворчать, да и тетушка Звана поглядывала на него со все большим беспокойством.
- Не понимаю, что ж это с ним, - проговорилась она однажды Ромашке. - Уж по всему должен был поправиться.
Ел Мирослав сам, без Ромашкиной помощи, и вроде даже с аппетитом, да и настроение у него было вполне оптимистическое, а вот силы не появлялись. Девушка бы и не отходила от него, да смущать лишний раз не хотела - и так все чувства у нее словно на лбу написаны, а еще и вертится рядом целый день.
От волнения Ромашка совсем извелась, и почти не спала ночью, боялась, что Мирославу вот-вот станет хуже. Уже под утро, на рассвете, сон сморил ее, и девушка уснула, а проснувшись, с невероятным облегчением увидела, что Мирослав сидит с тарелкой каши в руках, смотрит на нее и улыбается как-то особенно бодро.
"Ну, наконец-то" - подумала Ромашка. Тур принес еду и ей, а когда девушка собрала пустую посуду, вышел вместе с нею наружу.
- Утром Сивер приходил, - сообщил Ромашке ее названный брат. - Они с матушкой вместе Мирослава лечили. Я думал, ты проснешься, - ты чего-то во сне говорила, плакала.
В какой-то миг Ромашка почувствовала ужас от того, что могла проспать, и если б Сивер с тетушкой Званой на помощь не пришли…
- Мне кажется, они на тебя специально сон наслали, - поделился своими соображениями Тур.
В этот вечер в городе случилось нечто невообразимое. Одновременно два основных канала - по первому шли новости, по второму - популярное телешоу - без предупреждения прервали трансляцию передач, и на своих экранах жители большого города вдруг увидели необычный пейзаж, больше похожий на картинку, созданную виртуозами компьютерной графики: перед зрителями открывался вид на зеленую равнину, через которую широкой лентой, извиваясь и блестя под солнцем, несла свои воды река, за рекой начинался лес, и где-то за деревьями виднелись зеленые холмы, полускрытые в туманной дымке жаркого дня. К речке по долине спускались дорожки и тропки, вдоль которых располагались малюсенькие домики. Можно было разглядеть с высоты, как там, между этими домиками, ходят люди. Мирно пасущиеся на лугу коровы были восприняты горожанами как порождения фантазии художников-аниматоров. Но вот камера повернула чуть в сторону, и люди увидели на каменистом уступе девушку в обычной городской одежде - спортивном костюмчике и кроссовках. Девушка назвалась Ромашкой.
