Кимон держал факел совершенно неподвижно. Сделан он был грубо и давал мало огня, едва разгонял тьму. Мальчик осторожно поворачивался кругом, обводя взглядом картины. Быки, кони, коты, собаки… Последними оказались кабаны, целых три зверя, казалось готовые выпрыгнуть со стены.
Пошарив в поясе, он извлек памятки последнего пиршества: клыки и щетину — и положил их в нишу.
— Ты знаешь, что делаешь? — усомнился Колку.
— Нет, конечно. Но что такое святилище? Место, посвященное обрядам и тайным знаниям жрецов? Или то, чего просит сердце? Урскумуг сказал тогда, что я могу позвать его, если нужно.
— Нам нужно хоть что-то…
Кимон призывал Урскумуга. Он стоял на коленях перед тремя вепрями и напоминал о слове, данном на лунной охоте. У входа в пещеру завывала стая. Несколько хищных морд уже просунулись внутрь, опасливо пробуя порог. Они набирались наглости.
— Урскумуг! — наконец выкрикнул в отчаянии и гневе Кимон.
Факел мигал. Не успел болезненный вскрик мальчика замереть в воздухе, как огонек вспыхнул в последний раз и погас.
И в тот же миг стены вздрогнули. Из глубины послышалось тяжелое дыхание. Хрюканье, ворчание — голос кабана.
Зверь вырвался из тоннеля, отбросив мальчишек в стороны: Кимона к одной стене, Колку — к другой. Щетина на его шкуре была острее клинков и сильно оцарапала подростков. Тяжеловесный зверь пронесся мимо, не замечая их, низко опустив голову.
Стая бежала. Выйдя на площадку, вепрь поднялся на задние ноги и уставился на Укротительницу. Зверь и Хозяйка Зверей обменялись долгими бесстрастными взглядами. Потом — чудо! — Хозяйка Диких Тварей попятилась по скале. Глаза ее горели бессильным гневом. Взметнув космы волос, она вдруг исчезла, и ее стая скрылась в расщелине, ведущей в лес.
Когда Кимон опасливо высунулся из пещеры, Урскумуг повернулся и сверху вниз взглянул на него. На его человеческом лице, гневном и белом как мел, не было видно даже тени узнавания юного корнови.
— Благодарю тебя, — вымолвил Кимон. — Я все еще не верю, что ты услышал мой зов. Но благодарю тебя.
По-прежнему никакого ответа. Урскумуг отвел взгляд, уставился на маленького мертвого кабанчика у выхода. Кимон почувствовал, как сердце понеслось вскачь. Он не знал, чем ответит Урскумуг на убийство своего сородича. Но громадный вепрь опустился на все четыре ноги и пронесся по горелой траве, вспрыгнул на скалу, на то самое место, где еще недавно была Укротительница. Он задрал морду вверх, понюхал воздух и посмотрел вдаль.
Последний долгий взгляд на Кимона — и он умчался в сторону гор.
Под ногами Кимона и Колку, еще не опомнившихся после мгновенного появления и исчезновения древнего духа, лежал разбитый вдребезги сосуд. В прыжке Урскумуг сбил его со стола. Медовое дитя лежало среди осколков: съежившееся тельце, залитое липким густым медом.
— Он нарочно, — тихо сказал Кимон. — Я видел.
— Зачем? Зачем тревожить могилу?
Колку не успел ответить. Из отверстия в стене им ответил другой голос:
— Думаю, это значит, что нам надо взять ее с собой.
Подростки, остолбенев на миг, уставились на видение с ликом, подобным луне, и в темной одежде, облекающей тело. Но одежду они узнали.
— Мерлин? — недоверчиво спросил Кимон. И со вздохом великого облегчения повторил: — Мерлин!
Я их нашел. Живыми. И Кимон так гордился своим самодельным святилищем, что я не стал рассказывать ему, как, поняв, чем он занят, сам во всю глотку окликнул Древнейшего. Боль до сих пор отдавалась во всем теле!
Я отпустил Лунную Грезу.
Кимон ухмыльнулся при виде моего настоящего лица.
— До корабля далеко? — спросил он.
— Далеко. Заверни девочку в мой плащ.
— Девочку? Вот эту? Она же провоняет!
— Продержится много дней. Она хорошо укрыта. Труднее будет с мухами, которые слетятся на мед. Скорей. Нам надо еще кое-кого найти, прежде чем возвращаться в гавань.
Сегомаса с мальчиком не оказалось там, где я их оставил, — в роще, под плащом молчаливого леса, неподвижного леса, в тихой дреме ожидавшего возвращения носителя маски, призвавшего его.
Кимон заметил, как я встревожился. Мы стояли на заросшем кустами склоне, глядя в долину, на бледный, затянутый туманом восток.
— Я оставил их здесь…
— Кого?
— Сегомаса. Дубового воина. И вашего юного друга Маелфора.
— Маелфор жив? — переспросил Кимон. Глаза у него загорелись. — Он долго падал.
— Зато упал в надежное место.
Что стало со Скогеном? Я вертел головой, озирая землю. Но нашли его глаза помоложе и поострее моих. Колку засмеялся, указывая вниз по склону холма, и тогда я тоже увидел, что лес там светится неестественным сиянием. На краю леса стояли мужчина и мальчик, и мальчик махал нам рукой.
Уцелевшие крипты где сбежали, где скатились сквозь густой подлесок навстречу старому другу. Я последовал за ними более достойным, но менее быстрым способом.
Скоген попросту «соскользнул» по склону, отыскав вполне естественное и удобное местечко для отдыха. Мне следовало бы помнить это свойство личин: оставь их, не отсылая обратно, и они найдут себе место по вкусу. Морндун просочится под землю, Синизало отыщется в стайке детей, Лунная Греза найдет ночь и таинственное притяжение самой луны. И так далее: пес — рыскающую под луной стаю; рыба — воды, породившие ее; орел — утес, откуда можно озирать мир своим пронзительным взглядом.
Сегомас отступил в тень. Мальчики обнялись.
Но нас ожидал еще один сюрприз. Из темноты к нам шагнули Урта с Морводумном. Оба были оборваны и исцарапаны шипами. В волосах у них запуталось столько листьев, что они хоть сейчас могли бы принять участие в одном из обрядов Глашатая в вечной роще. Кимон даже не сразу узнал отца, но, признав, бросился в его объятия.
Урта стоял на коленях, обняв израненными руками без умолку говорящего мальчика. От радости встречи и от спешки выложить ему сразу все свои странные приключения мальчик спотыкался на словах, лепетал бессвязно, как ребенок, с большим чувством, но путаясь в подробностях. Урта, как я подсмотрел через Сегомаса, нашел укрытие от преследователей — ночных охотников Укротительницы — в маленьком гроте у самого ручья, протекавшего по долине. Всех нас притянули к себе эти места, часть острова, хотя и попавшая под власть Укротительницы, но еще хранившая память о Мастере. Все мы столкнулись с силой Укротительницы, но нам посчастливилось остаться в живых. Гибель мальчиков была бедой, исчезновение Талиенца — загадкой, которая, возможно, так и останется неразгаданной. Этим не повезло.
