Отряд Грэнби одолевал последних авиаторов на пешере, намного опередив солдат с транспорта. Один пу-де-сьель все-таки отважился стать с пешером бок о бок.
— Займись им, — сказал Лоуренс.
Отчаянный немедленно пошел на снижение, и мелкий дракон при виде его зубов и когтей поспешно ретировался. Это лишило французов последнего шанса. Пешер тревожно кричал, оглядываясь назад: Грэнби, стоя на его шее, приставил пистолет к виску капитана.
Цепи по приказу Грэнби отстегнули, пленного дракона развернули в сторону Дувра. Он полетел неохотно и медленно, то и дело оборачиваясь и глядя на своего капитана. Три дракона с трудом удерживали перекосившийся транспорт.
Лоуренсу, однако, было не до триумфа. На них спикировали два свежих дракона: пти-шевалье[14] (крупнее Отчаянного, хотя и называвшийся «маленьким») и средневес пешер-куронне. Последний подхватил бимс гондолы, оставшийся без носильщика. Солдаты на палубе бросили болтающиеся цепи его экипажу, транспорт выровнялся и двинулся дальше.
Два пу-де-сьель опять приближались с противоположных сторон, пти-шевалье заходил сзади.
— Уходим, Отчаянный! — крикнул Лоуренс. Он отдавал этот приказ с большой неохотой, но что было делать?
Отчаянный мгновенно повиновался, но вражеские драконы не отставали, а он заметно устал после получасового сражения.
Пу-де-сьель то и дело шмыгали у него перед носом, облегчая погоню пти-шевалье. Тот сделал внезапный рывок, и на Отчаянного перескочило несколько человек.
— Берегись, абордажники! — хриплым баритоном заорал лейтенант Джонс.
Страх придал Отчаянному сил. Он оторвался от шевалье, ударил когтями одного пу-де-сьель, и погоня отстала.
Восемь французов, однако, уже лезли по сбруе. Лоуренс зарядил пистолеты, сунул их за пояс, удлинил пристяжные лямки и встал. Пятеро верховых во главе с Джонсом пытались остановить врага посередине спины, и он пробирался к ним со всей быстротой, на которую у него хватало отваги. Первый его выстрел не попал в цель, но второй угодил прямо в грудь французу. Тот упал, кашляя кровью, и скатился вниз.
Отчаянный несся вперед, а на спине у него кипел рукопашный бой. Французский лейтенант, видя золотые нашивки Лоуренса, навел на него пистолет и начал говорить что-то. Лоуренс, не слушая, вышиб у француза оружие и ударил его в висок рукоятью пистолета. Лейтенант упал, на его месте вырос другой француз — но ему помешал сильный противный ветер, и удар его шпаги лишь скользнул по кожану Лоуренса.
Лоуренс рассек противнику ремни портупеи, сапогом скинул его в море и оглянулся, ища новых врагов, но все французы были уже убиты либо обезоружены. Англичане потеряли двоих — Челлонера и Райта. Лейтенант Джонс болтался на сбруе с тяжелой огнестрельной раной в груди. Когда его начали перевязывать, он тоже испустил дух.
Лоуренс закрыл ему глаза и вдел свою шпагу в ножны.
— Мистер Мартин, наверху за лейтенанта командовать будете вы. Уберите трупы.
— Да, сэр, — пропыхтел Мартин. На щеке у него остался порез, кровь обрызгала желтые волосы. — Что с вашей рукой?
Лоуренс посмотрел. Сквозь прореху в кожане проступила кровь, но рукой он двигал свободно и не чувствовал слабости.
— Царапина. Сейчас завяжу.
Он перелез через чье-то тело на свой капитанский пост, пристегнулся, перевязал рану галстуком.
— Абордаж отражен! — крикнул он, и напряженные плечи Отчаянного расслабились. Во время вражеский высадки дракон, как и полагалось, удалился от поля сражения, но сейчас повернул обратно. Лоуренс, глядя вверх, видел всю картину военных действий, частично заслоненную дымом и драконьими крыльями.
Все вражеские транспорты, кроме трех, оставались в полной неприкосновенности: французские драконы-защитники свирепо отражали атаки британцев. При Лили удержался один Нитидус, других драконов звена Лоуренс нигде не видел. Максимус дрался со своим старым врагом гран-шевалье; за минувшие два месяца он почти дорос до француза, и они терзали друг друга так, что страшно было смотреть.
Шум битвы на таком расстоянии был приглушен, но звук, идущий снизу, тревожил ничуть не меньше: это волны бились о белые меловые утесы. Британцев оттеснили к самому берегу, и Лоуренс видел на суше красные с белым мундиры солдат. День не дошел еще и до середины.
Шестеро драконов-тяжеловесов внезапно отделились от французского строя и с ревом понеслись вниз, к земле. С них густо метали бомбы. Красные ряды заколебались, как рожь под ветром. Ополченцы, стоявшие в центре, падали на колени, прикрывали руками головы, хотя ущерб от бомбардировки был совсем невелик. С земли невпопад загремели ружейные выстрелы. Головной транспорт французов приближался неумолимо, и Лоуренс в страхе сознавал, что высадка пройдет почти без помех.
Четверо носильщиков летели кучно, держась над самой гондолой. Вот ее киль пропахал борозду в почве, и облако взрыхленной земли накрыло ряды изготовившихся к стрельбе англичан. Еще миг — и больше половины стрелков первого ряда пали мертвыми. Передняя стенка транспорта откинулась на петлях, и оттуда грянул ружейный залп.
В клубах порохового дыма французы, крича «Vive l’Empereur!»,[15] повалили наружу. Их было больше тысячи, и они везли за собой два восемнадцатифунтовых орудия. Пехота прикрывала пушки, артиллеристы подтаскивали снаряды. Красные мундиры дали ответный залп, ополчение их поддержало. Французы, закаленные в боях ветераны, падали десятками, но тут же смыкали ряды и не уступали ни шага. Четверо драконов-носильщиков тем временем сбросили цепи и вступили в воздушный бой. Под усиленной защитой с воздуха приготовился к высадке второй транспорт, чьи носильщики грозили усугубить ситуацию.
Максимус прервал бой с гран-шевалье и без всяких изысков ринулся на снижающуюся гондолу. Два мелких дракона попытались преградить ему путь, но он разметал их, невзирая на укусы и удары когтей. Один просто отлетел в сторону, другой, красно-синий оннер-дор,[16] упал на скалы и переломил крыло. Он цеплялся за утес, пытаясь взобраться наверх, из-под его когтей сыпался мел.
Легкий фрегат с двадцатью четырьмя орудиями и мелкой осадкой, отважно дрейфовавший у самого берега, не упустил случая и дал по дракону полный бортовой залп. Оннер-дор с предсмертным криком сорвался в море, где безжалостный прибой разбил его о скалы вместе с остатками экипажа.
Максимус, опустившись на второй транспорт, рвал цепи-постромки. Его вес тянул носильщиков вниз, но они не сдались и сбросили гондолу на берег в тот самый миг, когда Максимус окончательно разорвал цепи. Деревянная скорлупа, рухнув с высоты двадцати футов, треснула и раскидала свой груз, но многие солдаты поднимались и строились в ряды за своими товарищами с первого транспорта.
