Тангай выслушал все это с интересом и выразил желание добраться до дому именно через этот торп. Достаточно было подозрительной Радэлле слегка на него надавить, и он признался в том, что уже гостил там со своими друзьями. Правда, не стал уточнять, как и зачем они туда попали и сколько времени там провели.
К торпу они добрались затемно, выбившись из сил чуть ли не больше несчастной лошади, которую им всю дорогу приходилось только и делать, что уламывать да упрашивать. Дождь к тому времени перестал, небо очистилось, и черные контуры островерхих построек напоминали сказочную заставу, неведомо как оказавшуюся перенесенной из леса на пологий холм. Пенни ни за что не хотела тут останавливаться и все говорила, что до дома осталось еще совсем немного, однако Радэллу взяло любопытство, а Тангай, похоже, устал так крепко, что даже не спорил ни с одной, ни с другой.
Запасливая Радэлла всегда имела для подобных случаев надежно укрытый на самом дне телеги факел с безотказным огнивом. Она никому не доверяла их и потому теперь сама прямо в телеге запалила огонь, озаривший женское испуганное и мужское сосредоточенное лица. Втроем они подошли к двери в избу и попытались ее открыть. Не тут-то было. Дверь оказалась заперта изнутри.
— Этого не может быть, — сказал Тангай, однако вопреки видимой невозможности попытался все же ее открыть тонким лезвием ножа.
И, как ни странно, преуспел. Дверь поддалась. Из помещения пахнуло чем-то затхлым.
— Шеважа, — прошептал Тангай, опережая вопросы и ничем не возражая против широко округлившихся глаз Пенни.
Пропуская друг друга вперед, они наконец вошли внутрь и сразу же наткнулись на распростертый посреди комнаты труп мужчины с наспех перевязанной грудью. У мужчины были длинные светлые волосы, да и вообще вид он имел весьма представительный.
— А где же… — донеслось до чуткого слуха Радэллы из уст Тангая, но концовка оборвалась радостным восклицанием Пенни, которая, переборов страх, опустилась на колени возле трупа и сразу определила, что на самом деле это никакой не труп, а просто раненый, глубоко спящий.
Теперь даже Радэлла и мигом позабывший про усталость Тангай, не сговариваясь, согласились с тем, что нужно незамедлительно поспешать к дому. Разумеется, прихватив бедного незнакомца с собой. Тангай для порядка прошелся по комнате, правда, без факела, который дрожал в руках Пенни, наблюдавшей за приготовлениями бабушки, осмотрел ворох одежды в углу, не нашел того, что искал, и вернулся, чтобы помочь отнести неподвижное тело. Единственной находкой, которую Тангай не преминул прихватить с собой, был маленький, как будто даже детский лук, валявшийся при входе, да несколько под стать ему коротких стрел.
Выходя, они оставили дверь нараспашку, что, как сейчас вспоминала Радэлла, было второй нехорошей приметой. Первой приметой того дня, вернее, ночи, была луна, которая сопровождала их возвращение домой через заброшенный торп с левого плеча.
С грехом пополам примостив раненого между дровами и накрыв его для порядка какими-то обносками из вороха хозяйской одежды, они поспешили домой, где их давно уже ждали теряющиеся в догадках друзья.
Радэлла сразу заметила, с каким лицом один из юных приятелей Тангая снимал тело раненого с телеги. Она неважно расслышала его имя: не то Гийс, не то Гивс. Беднягу, растревоженного дорогой и начавшего стонать, со всей осторожностью занесли в их избу и положили в самое теплое место, за печь. Гийс, или Гивс, явно узнал его, но смолчал и даже дал себя увести обратно в дом охотника Вайна. Радэлла прогнала и Тангая, сказав, что он и так немало для них постарался и должен как следует отдохнуть до утра. Сама она даже не прилегла, а под утро, когда у раненого поднялся жар и ему на глазах стало хуже, недолго думая оставила Пенни за старшую и отправилась на поиски целебных кореньев.
Какие же коренья зимой? А вот и нет, и такое бывает. Тем более, когда на самом деле не ищешь их, а специально выращиваешь, подбирая правильную землю и растительное окружение. Именно за одной из таких заначек Радэлла и поспешила на другую сторону холма. Если бы не обессилевшая за предыдущие день и ночь лошадь, она бы вернулась гораздо раньше и не повстречала бы по пути безобидного с виду незнакомца, из-за которого произошло то, что произошло. Так он еще имел наглость без разрешения забраться к ним в избу и чуть было не обнаружил в ней раненого. Что-то подсказало Радэлле, что доводить до этого нежелательно. Потому она и разыграла роковой для себя порыв возмущения, обратив его на съеденный непрошеным гостем суп.
Теперь, оставшись одна, она, продолжая вытирать тыльной стороной ладони скулу и подбородок, бросила взгляд за печь. И никого там не нашла. Зато заметила в окно бегущую через двор женщину, из тех, чужих, что свалились им на голову накануне. Кажется, женщину звали Гверна или как-то так.
— Что тут у вас происходит? — начала та прямо с порога. — Примчался Бриан, говорит, чтобы сидели ниже травы и не высовывались, потом они все куда-то уезжают. Что с вами? — Это она разглядела, в каком состоянии лицо бледной хозяйки и грязную лужу на полу.
— А куда дели раненого? — не обратила внимания на ее вопрос Радэлла. — Стоило мне отлучиться, как он пропал.
— Не пропал. Мы его перенесли. Он оказался отцом нашего… друга. Теперь у Вайна лежит. Ваша внучка говорила, что вы за каким-то лекарством для него уезжали. Привезли? Я ведь тоже в этом деле понимаю кое-что.
— Корни экемо готовить приходилось?
— Экемо? Где вы его нашли?
— Приходилось, спрашиваю?
— Да. Давно, но как это делается, помню…
— Вот и хорошо. — Старуха извлекла из-под складок юбки ничем не примечательные мягкие корешки зеленовато-бурого цвета и вручила удивленной Гверне. — Ступайте начинайте готовить, а я скоро подойду.
— А внучка ваша где?
— Ступайте!
Ей не хотелось ни с кем разговаривать и никого видеть. Она во всем винила себя, хотя причиной произошедшего был, конечно, Каур. Еще чудо, что он сумел одержать победу над собой и не подчинился тауд’айгену целиком и полностью, как того требовало его положение. А ведь обычно тауды не имеют сил противостоять воле посвященных, и даже Радэлла оказалась один раз свидетельницей того, как добрый сын не моргнув глазом уничтожил всю свою многочисленную семью. Такова была сила обряда посвящения и заклятий, налагавшихся на тех, кто прошел его. Всех тонкостей Радэлла, разумеется, не знала. Собственно, она не должна была знать ничего, поскольку про таудов никто и никогда не рассказывал, а сами тауды хранили обет молчания. Те, у которых во время обряда оказалась затронутой память, могли сами не подозревать, кем являются. Но Радэлла прожила долгую жизнь. К тому же ее далекая по родству, но близкая по духу сестра вот уже которую зиму жила в Обители Матерей и иногда делилась с ней некоторыми сведениями, порой тайными. И всегда опасными. Потому что знать то, чего не знают все или хотя бы большинство в Торлоне, означало быть преступником. Так было и при Гере Одноруком, отце Ракли, и при Ракли, и тем более сейчас, когда Ракли, вероятно, постигла или постигнет судьба его прежних врагов.
