– И вот еще что, – сказал Гуги. – Придется тебе оставить в воротах нательный крестик, если носишь, и все свое железо. Те, из Фаэра, молитву не выносят, отпора перед ней не найдут – но уж отыщут способ, чтобы зло на тебя потом навести…
Хольгер задумался: а как здесь относятся к агностикам? «агностик здесь употребляется в смысле „атеист“». Понятно, он воспитывался, как лютеранин, но в церкви не был много лет. Но почему бы ему не стать добрым католиком, чтобы выказать кому-то уважение?
Гуги болтал. Болтал. Болтал. Хольгер пытался поддержать приятельский разговор в границах приличий. Но потом они стали рассказывать друг другу разные историйки. Хольгер пытался вспомнить все соленые анекдоты, какие знал. Гуги рычал от смеха. Пообедать они остановились у ручейка с поросшим мхом берегами. Гуги наклонился вдруг и положил руку на плечо сидящего Хольгера.
– Рыцарь, – сказал он, глядя в землю. – Я рад оказать тебе услугу, если хочешь.
Хольгер едва овладел собой:
– Спасибо, это мне наверняка поможет.
– Не знаю, как лучше и сделать. То ли вести тебя в Фаэр по ведьминому совету, то ли быстренько в другую сторону подаваться. Сам не знаю. Но есть в лесу кое-кто, друг всем лесным жителям, он все знает, что в стране делается, и всегда может добрый совет дать.
– Если бы я с ним встретился, Гуги, это бы мне помогло.
– Не с ним, а с ней. Другого какого рыцаря я бы к ней и не повел, с он похабники, и она их терпеть не может. Но ты… Тебе я проводником согласен быть.
– Спасибо, друг. Если я смогу быть тебе полезен…
– Да ерунда, – буркнул Гуги. – Я это делаю, чтоб себя ублажить. Ты там смотри, пристойно себя веди, балда такая!
Они повернули на север и ехали несколько часов, в течение коих Гуги в основном предавался воспоминаниям о победах над женщинами своего племени. Хольгер слушал вполуха, изображая благоговейное изумление, какого эти истории, впрочем, и заслуживали, если хотя бы половина их была правдой. Но занят он был собственными мыслями.
Дорога поднималась в гору, лес стал пореже, появились поляны, поросшие цветами, залитые солнцем; серые, заросшие мхом валуны вздымались меж деревьев; там и тут открывался вид на уходившие в синюю даль взгорья. Множество ручьев посверкивало и журчало, спеша вниз, в долины; там, где они срывались с уступов, сияли крохотные радуги. Зимородки носились там, как маленькие голубые молнии, высоко в небе кружили ястребы и орлы, табунок диких гусей с криком сорвался из камышей, на озере промелькнул заяц, пробежал олень, прошагала парочка медведей. Белые облака отбрасывали тени на красочные холмистые края, прохладный ветер дул Хольгеру в лицо. Путешествие ему определенно нравилось. Даже доспехи, сначала тяготившие, теперь стали словно бы второй кожей. Неизвестно почему в этих местах таилось что-то близкое, знакомое, словно некогда он уже бывал тут, и часто.
Что скажет на это его память? Быть может, вспомнились Альпы, здешние края показались похожим на скалы Норвегии, горные луга у подножия вершины Райнер? Нет, эти места ему знакомы, и все тут. Но вспомнить, почему и откуда знакомы, он не мог и потому решил, что имеет дело со знаменитой «ложной памятью».
Но если, однако, переход в этот мир научил его незнакомому языку, дело могло этим не ограничиться. На миг охватила шальная догадка: что, если сознание оказалось перенесенным в чужое тело? Он глянул на свои широкие, жилистые ладони, поднял руку, чтобы дотронуться до вмятинки на переносице – памяти о том великом дне, когда с его помощью удалось победить команду Политехнического со счетом 36:24. Нет, никакого сомнения – это его собственное тело. Его собственное лицо, нуждавшееся в бритье.
Солнце уже стояло низко, когда они пересекли последний луг и остановились у деревьев над берегом озера. Поверхность его, казалось, пылала, отражая лучи заката. Из камышовых зарослей взвилась стайка диких уток.
– Подождем тут, – сказал Гуги. Плюнул на землю и растер ногой. Скривился: – Уф! Бедная моя старая задница!
Хольгер тоже спешился, ощущая во всем теле последствия долгой езды. Не было смысла спутывать верного, как собака, Папиллона; Хольгер только закинул поводья ему на шею, и конь с удовольствием принялся щипать траву.
– Она скоро явится, сдается мне, – проворчал Гуги. – У нее тут гнездо поблизости. А пока ждем, промочить горло не мешает…
Хольгер достал из вьюка фляжку с пивом и заметил:
– Ты ведь мне еще не рассказал, кто она такая.
– Алианора, дева-лебедь, – пиво заклокотало в глотке гнома. – Летает там и сям, даже до Серединного Мира добирается, ей все новости рассказывают, и громко рассказывают, и на ухо. О-о-ох! Может, Мамаша Герда и ведьма, но пиво варит – ух!
Заржал Папиллон. Хольгер обернулся и увидел, как скользит к озеру длинный, пятнисто-золотистый силуэт. Леопард! Не успев ничего сообразить, Хольгер уже держал в руке меч и готов был к бою.
– Не надо! – Гуги подпрыгивал, пытаясь схватить его за руку, но достать не смог и ухватил за ногу. – Он мирный! Он тебе ничего не сделает, если его госпожу н обидишь!
Леопард уселся и уставился на них холодными янтарными глазами. Хольгер вложил меч в ножны. Спина его покрылась потом. Едва эти дикие края стали ему казаться знакомыми – и на тебе!
Крылья захлопали у них над головой.
– Вот она! – крикнул Гуги, запрыгал, замахал руками. – Гей, гей, мы тут! В нескольких футах от них опустилась на землю лебедица, Хольгер в жизни не видел таких огромных. Лучи закатного солнца вспыхивали золотом на ее крыльях. Хольгер неуверенно шагнул вперед, прикидывая, каким образом следует представиться лебедице. Она хлопнула крыльями, подалась назад.
– Нет, не бойся, Алианора! – Гуги одним прыжком оказался меж ними. Это благородный рыцарь, я его привел, чтоб он с тобой поговорил.
Лебедица замерла, вытянула шею, распростерла крылья, приподнялась на лапах. Ее тело удлинилось, шея укоротилась, крылья становились уже…
– Господи боже! – перекрестился Хольгер.
Там, где только что был лебедь, стояла женщина.
Нет, девушка. Не старше восемнадцати лет: высокая и стройная, загорелая, с каштановыми волосами, ниспадавшими ей на плечи, большими серыми глазами, веснушками на задорно вздернутом носике, изящными
Очертаниями рта – она была прекрасна. Не думая, что делает, Хольгер расстегнул ремень под подбородком, сорвал шлем, шапочку и низко поклонился.
Она робко подошла ближе, трепеща длинными черными ресницами. На ней была лишь короткая туника без рукавов, облегавшая тело, сотканная, казалось, из птичьих перьев, босые ножки бесшумно ступали по траве.
– А, это ты, Гуги, – сказал она. В ее мягком контральто явственно слышались гортанные нотки, к которым Хольгер успел привыкнуть, слушая речи гнома. – Здравствуй, Гуги. И тебя приветствую, рыцарь, если ты друг моего друга.
Леопард пригнулся, взмахнул хвостом и окинул Хольгера подозрительным взглядом. Алианора усмехнулась, подошла и потрепала его по шее. Он потерся о ее ноги, урча, как дизель.
– Этот долговязый юнец зовется сэр Хольгер – с достоинством представил его Гуги. – А ты, сынок, сам видишь – вот она, дева-лебедь, собственной персоной. Сядем подкрепиться?
– Гм… – Хольгер мучительно подыскивал слова. – Большая радость для меня познакомиться с благородной госпожой. – Девушка явно опасалась его, а леопард был наготове, и Хольгер старался произвести хорошее впечатление. О нет, – улыбнулась она, и напряжение покинуло ее. – Это я должна радоваться. Так мало людей я вижу, и уж тем более столь доблестных рыцарей… – в ее голосе не было кокетства, она лишь пыталась не уступить ему в вежливости.
– Ох, да сядем наконец! – ухнул Гуги. – У меня уже живот к хребту присох! – Они уселись на дерн. Зубки Алианоры справлялись с черствым хлебом не хуже, чем зубы гнома. За едой все трое хранили молчание. Солнце уже коснулось горизонта, длинные тени достигали, казалось, пределов мира. Когда с провизией было покончено, Алианора открыто глянула на Хольгера: Какой-то человек тебя разыскивает, рыцарь. Он сарацин. Это твой друг?
– А… гм… сарацин! – у Хольгера даже зубы лязгнули. – Нет. Я… Я пришел издалека. И никого тут не знаю. Ты, наверное, ошиблась.
– Быть может, – осторожно сказала Алианора. – А что тебя привело к нам?
Хольгер рассказал о своих сомнениях, о том, что не знает, стоит ли верить ведьме. Девушка нахмурила брови:
– Не знаю, что тебе и сказать. – она выглядела огорченной. – В плохую компанию ты угодил, рыцарь. Мамаша Герда – злая душа. И каждый знает, сколько переменчив бывает герцог Альфрик.
– Думаешь, мне к нему ездить не стоит?
– Я этого не говорила. – она казалась озабоченной не на шутку. – Я мало что знаю о благородных господах из Фаэра. Знаю нескольких из Серединного Мира, несколько кобольдов и гномов, парочку лесных русалок…
Хольгер ошеломленно заморгал. Едва он свыкался с мыслью, что находится в здравом рассудке, что его необычному положению можно найти объяснение, как эти, здешние, вновь принимались за свое, говорили о сверхъестественном так, словно оно было частью повседневности.
