«Ага… Не волнуйся, закрывай. Я как ликовать закончу — бздону громко, или плюну тебе на нос, так что не пропустишь — услышишь или почувствуешь…»
«Во-первых, я как и ты — не дышу, так что на пердунов мне, сам понимаешь… А во-вторых, газы пускать тебе и нечем: ну, то есть не из чего. У тебя нет отверстия в центре той конструкции, которой ты на стулья садишься. Можешь потрогать, только долго не щупай, а то — проковыряешь чего доброго заново и будешь — нетипичный. Один с дырой. А плевок твой — не успеет долететь. Я его перенаправлю, он об твою морду и расплющится. Правда, брызги полетят, но это уж — пеняй тогда на себя. Голову тебе сплющу в той плоскости, в которой предложишь».
«Тогда — радость откладывается. А в чем она состоит? Почему я радоваться должен тому, что я «многокровка»?»
«Ну, как бы лучше, чтоб понятнее… Потенциал твой повыше… Талантов, что ли, побольше активировано… В общем, обучаемым ты станешь несколько ранее, чем прочие… То есть, понимаешь ли… Способный ты, короче говоря. Из тех, кому чаще всего два раза не надо повторять. Ну и покладистый такой — поболее остальных в тебе отходчивости. Вот. Это если самое простое разбирать. Что на первых порах пригодится. Есть еще очень разные моменты, но о них пока тебе попросту неинтересно будет знать. Да оно, знаешь ли… и никому лучше не зналось бы. Со временем уяснишь, однако. Будешь решать, что делать с этим. Позднее несколько…»
«А-а-а…»
«Есть и некоторые удручающие нюансы. Такие, которым многокровные из нас, константов, как мы себя называем, подвержены более чуть, чем прочие. Но опять же — рассказывать смысла нет, поскольку разбираться с этим тебе всё равно придется только в одиночку… Видишь ли, у нас принято решать проблемы по мере их поступления, а не строить планы на век вперед. В курс дела ты тоже войдешь постепенно, шаг за шагом, а сейчас — попросту не забивай голову…
Да, мы уже почти пришли, так что — вот еще…
В здание больницы войдешь с центрального входа. Поднимешься на третий этаж. Войдешь в коридор по правую руку. Идти будешь по нему до тех пор, пока тебе не встретится девушка, похожая на Микки-Мауса, узнать ее труда не составит, поскольку очень похожа. Видеть она тебя будет чрезвычайно рада, поэтому отдаст тебе ключи. Скажи «Спасибо» обязательно! Не громко, но чтобы вежливо и мягко, понял?! Затем дойдешь до кабинета, на двери которого написано будет: «Манипуляционная». Там в сейфе, который заметишь, будут лежать пробирки с пробами крови. Возьмешь несколько — лучше три-четыре. И возвращайся. Прыгай в окно прямо из манипуляционной, попадешь на лужайку… А там — я. И — домой… Нам еще обратно надо вернуться. Ты же не забыл?»
«А почему так просто всё? В чем подвох?»
«Оттого, что я не позволю своим соседям стать свидетелями диверсии. Я их под гипнозом подержу, пока ты кровь не найдешь и не вернешься. Всё пройдет тихо и мирно. А иначе я тебя расплавлю к чертовой матери. Такие дела.»…
«Ну, что ж, понятно-ясно…».
«Тогда я снижаюсь. Не бойся, уши закладывать не будет…».
***
В больницу он вошел через прозрачную дверь, миновав ступени крыльца. Какая-то женщина вежливо кивнула ему — то ли в знак приветствия, то ли просто по привычке встречать кивком любого незнакомого — нового — человека. Оказавшись в очень просторном квадратном вестибюле, он увидел единственную лестницу и, не мешкая, направился к ней. Поднявшись на третий — как его и просил, а точнее велел ему «Карлсон» — картинно вытянул в сторону правую руку, крякнул себе под нос: «Видимо, сюда!» и стал двигаться в сторону коридора, находившегося метрах в четырех. Ага, «Гематология» — надпись над входом уже казалась ему аппетитной. Он ускорил шаг. «Ну и где этот чёртов Микки-Маус?» — нетерпеливо подумалось ему.
— Ну, точнее, девочка-Микки, как там ее… Эх, вот не помню, поди ж ты… — это уже вслух. Почти шепотом. И уже не столь нетерпеливо.
Началось движение к концу коридора. Кабинеты — или палаты — по обе стороны. Один, второй, третий, четвертый, пятый — с зеркальным дубликатом в стене напротив. «Что же… Скромно… Но только вот со вкусом ли? Скоро мы это узнаем…» — опять отрапортовал мозг. Коридор всё же был довольно широким, если не сказать, что даже чуть более чем: люди, то и дело попадавшиеся на пути, напомнили ему встречные машины на свободном шоссе. Уступать дорогу не приходилось, ибо всем пространства доставало с избытком. Несколько человек уверенно двигались «по встречной», неся какую-то медицинскую «поклажу»: то ли бюксы, то ли иного типа контейнеры с чем-то, до чего ему в эту секунду не было никакого дела. Или было? «Ну, нет. Не с напитком же? В таких объемах кровь перед грудью не носят…» — шептал мозг. Всем встречаемым людям он легонько кивал. Они — начиная почему-то улыбаться — тоже кивали ему в ответ. Те, что несли медицинскую утварь, просто зажмуривались на полсекунды, открывая затем глаза, давая понять, что его приветствие принято. Затем так же — улыбались.
«Ну, что сказать? Я бы здесь жил…» — весело нашептывал мысли голодный, но не спешивший унывать генератор дум.
«Эта вот, глянь-ка, совсем ничего, симпатичная…»
«А вон, смотри — Клаудия Шиффер! Только волосы посветлее. И легких веснушек своих не прячет…».
«Лишь бы какой-нибудь Дольф Лундгрен наши с тобой аппетитствующие взоры не поймал… Как ты думаешь, у таких симпатичных девчат есть же, наверно, свои Лундгрены, да? Если что — состоится очередная битва века и придется вам «скорую» вызывать…».
«Ты давай мышонка ищи, а не то я голодным останусь!».
«А может ну его, мауса этого твоего? Вон, глянь-ка, Гретхен какая-то прямо навстречу шевелит на всех парусах! Вонзай-банзай, быстренько напьемся и убежим!!»
Часть вторая.
АЛЁНА.
Когда она была совсем-совсем маленькой, у неё обнаружили лейкемию… Болезнь чрезвычайно быстро прогрессировала: девочка буквально таяла на глазах у родителей. Спустя полгода — ее положили в больницу. Умирать. Но она — не умерла. Потому что встретила в онкологическом отделении Алексея: молодого врача, только что закончившего институт. При первой их встрече Алёна — спустя минуту знакомства — спросила — тихо и уверенным тоном, больше утвердительным, чем вопросительным:
— Я ведь умираю, да? У меня — рак. Я читала, что это такое. И я — знаю, что у меня — как бы мама с папой ни отрицали — именно он…
Алексей улыбнулся и покачал головой… У него — были свои прогнозы насчёт перспектив здоровья пятилетнего ребёнка…
— Нет. Ты — выживешь. Затем он попросил у девочки мобильный телефон. Тогда — мобильники были недоступны широкому кругу пользователей, но в государственных хосписах — детям разрешали пользоваться такой техникой: считалось, что это положительным образом сказывается на их состоянии. Доктор несколько секунд стоял в нерешительности. О чем-то думал. А затем — слегка тряхнув головой — подмигнул Алёне, улыбнулся и позвонил — как потом выяснилось, в соседнюю палату.
— Катя, это Лёша. Зайди к нам — мы в палате 114…
Когда Катя вошла, молодой врач сказал:
— Знакомься, Алёна, это Катя, она — твоя ровесница. У нее — та же болезнь, что и у тебя. Надо, чтобы вы поделились своими раковыми клетками друг с другом. Спустя три-семь дней — вы обе будете здоровы. Совсем здоровы. Поэтому сейчас мы пойдем в манипуляционный кабинет и вы — обменяетесь пробами крови, которые сдавали вчера. Но есть один нюанс. Вы — обе немного изменитесь. О том, что я сделал — родителям ни слова, ладно? Обещаете? Помолчав, он сказал:
— Как вы думаете, почему онкологические болезни столь агрессивны? И сам — спустя четыре секунды, произнес:
— Рак ищет себе пару… А его — вместо того, чтобы помочь ему найти свою «половинку» — пытаются убить. Так — нельзя.
А затем добавил:
— Обещайте, что когда станете большими — каждая из вас отыщет себе пару: молодого человека противоположного пола, с которым проживёт долгую-долгую-долгую (эти слова он произнес как-то по-особенному) жизнь…
