Ну уж нет!
– Хрена тебе рогатого, а не товар! – я уже держала свой кинжал наготове, выставив его вперед, как учил Хойто. – Только сунься и ты мертвец!
Всадники загоготали.
– Ты сма-а-ари, какая смелая!
– А то! Коготки показывает!
– Щас мы ей живо покажем, у кого тут когти длинней! И не только когти... Как думаете парни, на котором из нас она начнет визжать и просить пощады?
Смех стал еще громче, а я стиснула кинжал так, что рука занемела.
– Нет у меня ничего! Марк вам наврал!
– Да ладно? – главный усмехнулся в длинные серые усы и вдруг спрыгнул с кобылы наземь. Когда он попытался подойти ко мне ближе, мой маленький острый клинок тут же оказался у его кадыка. – О! О! Да ты и правда шустрая, малышка!
– Я тебе не малышка! Дернешься – и сдохнешь! Лезвие отравлено!
Зрачки у главаря расширились и вспыхнули страхом. Но уже в следующий миг я почувствовала короткий сильный удар в плечо и мой кинжал со тихим стуком упал на землю. Проклятый бандит оказался смелей, чем я думала. И ловчей. Еще мгновение – и я сама оказалась носом в траве.
– Люблю таких... смелых, – сказал он со спокойным довольством. – Давай, подруга, говори, где у тебя товар лежит. Побереги мое время. Не будешь дергаться лишний раз – я, так и быть, велю парням, чтобы тебя не трогали. Ну... или хотя бы кинули жребий.
Трава у меня перед глазами была нежно-зеленой, такой сочной и живой...
Мне тоже очень хотелось жить.
9
– Ну давай, выкладывай, кисуля! – легкий пинок прилетел мне в бок, почти не сбив дыхания, но напомнив, что в этой игре моя ставка побита.
Я сжала траву в кулаках. Тайник у меня в фургоне был хороший, никто и никогда не сыскал бы, да только что от него теперь проку? Эти и в самом деле заставят говорить даже мертвеца, а уж я-то точно была живой. И мои мальчики тоже.
– Сама достану, – сказала я, пытаясь встать, но тяжелый сапог тут же придавил меня обратно к земле. Вот теперь дышать стало действительно трудно.
– Нет, подруга, нам сюрпризов не надо. Живо говори, где твоя занычка.
– За дверью... – с трудом прохрипела я. – Под рундуком щель...
Я ненавидела в этот миг саму себя так сильно, что было уже почти все равно, что случится дальше. Мне казалось, что особо хуже быть не может.
Ошибалась, конечно же.
– Рыба! Ну-ка глянь, не врет ли эта царапучая кошечка! – нога придавила меня еще чуть сильнее, и слезы сами собой брызнули из моих глаз – это было больно. Очень больно, потому что в последнее время моя грудь стала особенно чувствительной. Разбойники вокруг снова заржали... громче, чем могли бы их лошади. С трудом различая что-то, я скорее слышала, чем видела, как они спешиваются и подходят ко мне ближе. Один, наверное, тот, которого кликали Рыбой, шумно затопал к фургону, кряхтя влез на ступени и распахнул дверь. Сердце мое в этот миг словно вовсе замерло. Я больше не ощущала его биения – только дикий жар, затапливающий все тело.
Несколько долгих минут из нашего дома не доносилось ни звука, потом я снова услышала сопение Рыбы и его слегка гнусавый голос:
– Знатно спрятала, шельма. Ни в жись бы не нашел.
Давление ноги слегка ослабло, а потом вожак удовлетворенно хмыкнул.
– Ну вот, хорошая девочка. Может, и оставим тебя в живых за такую говорливость, да парни? – он тоже хохотнул, коротко и довольно. – Но я-то точно хочу проверить, какова начинка у таких дерзких милашек! – я подумала, что в следующий миг ублюдок стащит с меня штаны, но вместо этого он снова обернулся к своему дружку: – Чего там еще хорошего есть? Нашел добра?
– Неа, – презрительно сплюнул тот. – Вот разве что сам фургончик я б прихватил.
– Эт само собой. Вытряхивай оттуда сопляков, про которых Лут говорил. Двое их там?
– Двое, ага. Хромой да малой. О чем только думала эта дура... – в его голосе мне послышалась не то досада, не то насмешка, а, может, и то и другое разом. – Только хромой ей богу странный. Блаженный какой-то или вообще не в себе. Сидит, в пустоту таращится.
– Пусть тогда на свою подружку таращится, небось такое ему понравится. Поди выкинь убогого из фургона. И младенца тоже. А потом запрягайте с Элом телегу. Сейчас я с этой киской тут закончу, да назад поедем. Чего тянуть-то... Куш хороший, конечно, только нам сегодня еще к Замшелой Башне надо успеть. Далековато, да еще и туман, смотри-ка сгущается. Вон, уже и леса почти не видно.
От ярости и страха я зарычала, точно и правда обернулась дикой кошкой. Попыталась извернуться и укусить гада за руку, но он легко, точно ребенка, смял, скрутил меня и приложил тяжелой затылку.
– Строптивая какая... Ишь ты! Ничего, сейчас угомонишься.
Слова доносились будто сквозь одеяло. Страх превратился в ужас, и этот ужас оглушил крепче удара, прилетевшего в голову. Я чувствовала, как главарь тащит меня куда-то в сторонку, не иначе, как на самое видное место... чувствовала, но руки мои и ноги словно налились расплавленным металлом, стали тяжелыми и безвольными.
Не осталось сил.
Я поставила на кон все и все проиграла.
Дай бог, если нас троих оставят живыми...
– Смотри, киска, вот и твой дружок! – грубая рука дернула меня за волосы, задирая лицом кверху, и я увидела, как гнусавый Рыба вытаскивает за шиворот моего верного спутника. Подмышкой другой руки он держал испуганно орущего Рада. Но если мой сын всем видом показывал, как ему страшно и плохо, то Вереск и правда выглядел так, словно разум покинул его.
И я поняла, что рада этому. Уж лучше так, чем если бы он увидел то, что меня ждало. Впрочем, в густом тумане я почти не различала лица мальчишки, видела один лишь его силуэт – такой тонкий и хрупкий рядом со стоящим рядом разбойником. Еще мгновение – и ублюдок столкнул его со ступенек на землю. Вереск свалился в траву, еще помнившую тяжесть моего придавленного тела, и остался лежать там неподвижно.
«Прости... – успела подумать я, когда главарь с треском рванул мою рубаху. – Прости, Каи...»
Потом туман уже сгустился так, что я перестала видеть даже собственные сапоги.
И в этом тумане раздался громкий, исполненный ужаса крик.
10
Кричал один из разбойников.
– Да чтоб тебя! – главарь тут же выпустил мой ворот из своей горсти и быстро распрямился. – Что за дрянь тут творится?! Сумарь, чего ты орешь?!
Никто ему на ответил, зато с другой стороны раздался тихий стон и жалобное поскуливание. Потом закричал еще кто-то. Послышалось испуганное ржание лошадей и стук копыт, как будто они все разом разбежались кто куда. Топот ног я услыхала тоже, равно, как и удар от падения на землю. Не видно было вообще ничего – молочно-сизая пелена окутала мир, словно где-то там снаружи сидел огромный паук, а мы все оказались в надежном коконе из его паутины. Зато страх стал почти осязаемым – я чувствовала его кожей, и волосы шевелились у меня на загривке. Вот только этот страх словно касался меня лишь краем, дышал в спину, но не трогал. Зато с умом происходило что-то странное – я осознавала все происходящее, понимала, что мне нужно поскорее найти своего ребенка, покуда с ним ничего не случилось, но думала я об этом отстраненно, словно все происходящее было сном... к тому же не обо мне, а о какой-то другой девчонке. Да и тело по-прежнему оставалось тяжелым, чужим. И потому, вместо того, чтобы встать, я так и продолжала сидеть, таращась в молочную пелену. Пока мир вокруг сходил с ума, оглушал меня криками, бранью и непонятными звуками ударов сама я словно стала частью этого тумана, завернулась в него, укрываясь от страха и боли...
– ...Шуна! Очнись, Шуна! – кто-то тряхнул меня так, что голова мотнулась из стороны в сторону. – Ну же, вернись, пожалуйста!
Я с трудом разлепила ресницы и увидела вокруг себя зыбкую сизую пелену. Рядом со мной был Вереск, это он держал меня и тряс. Серые глаза стали огромными от переполнившей их тревоги.
– Чего ты?.. – мне с трудом удалось сесть. Перед глазами все плыло, и они никак не хотели смотреть в одно место. Да и голова была деревянная. – Где мы?.. Что случилось?
