знакомой сладкой тревогой туго наполняется сердце, что ноги сами несут, несут, несут его навстречу судьбе, и что нет, и не будет тому остановки.
— Счастли-ивым днём
Ве-ернусь я в дом…
И был Тинч. И был он смелым, сильным, весёлым, да таким удачливым…
Волны стирают в песок неподвижные скалы,
В море открыто гуляет не пойманный ветер.
"Бальмгрим"
1
Итак, пути наших героев разошлись… Кто знает, встреться они у порога рыбацкого домика — и эта история могла иметь совершенно иное продолжение. Куда они так спешат?
Впрочем… нам-то с вами спешить некуда.
Конечно, со временем мы последуем и за капитаном Гриосом, но сейчас, дабы вам, дорогой читатель, стало понятней, что к чему, следует рассказать, кто такой Тинч и что с ним произошло за полгода до описанных выше событий.
Шагать по дороге с карманом, полными "жерновков", было небезопасно. Мало ли кто мог сейчас повстречаться на дороге…
Потому Тинч шёл вдоль берега залива.
Стая крупных черноголовых чаек при его приближении снялась с песка, покружила над головой и неторопливо проплыла в море.
На миг он представил себя такой же чайкой. И тотчас озорной окрепший ветер ударил его в грудь, подхватил под крылья и вынес высоко-высоко над прибоем. А небо обрушивалось ему навстречу, и дальше, в горизонт раздвинулись крылья, а где-то глубоко там, внизу мелькали пенные всплески перелетающих с волны на волну дельфинов.
Имя "Тинчес" на языке тагров и означает "дельфин".
"Эх ты, Тинчи-дельфинёнок…" — как наяву услышал он и прибавил шагу. Сердитый ветер взмёл песок. Сомнения ещё царапались в груди, но цель, во имя которой он весь остаток зимы так стремился домой, была выше любых сомнений.
Чуть видные вдали, черпали парусами из-за линии горизонта игрушечные корабли. По скользким и рыжим от водорослей скалам сбегала вода. Впереди, за дюнами вот-вот должна была открыться река. Там старый каменный мост с четырьмя колоннами по углам пролёг над кипящей Авокой…
— Постой, — сказал он себе.; Это было здесь.
Да, полгода назад это случилось здесь, где из песка доныне щерится рёбрами остов погибшего на рифах корабля.
Здесь, где он подбирал из полосы прибоя разноцветные камешки.
Здесь, где на камнях лагуны искрятся потеки Жизни, где волны, с чьих гребней срывает пену ветер, то с нежностью матери ласкаются к ногам, то с яростью молотобойца пытаются сокрушить скалы.
Здесь, где в плеске прибоя слышится перепев далеких труб и перезвон песчинок Времени. Здесь, где среди камешков попадаются шарики со звёздочкой — те, что остались от маленьких игольчатых зверьков, что грызли ракушки тыщу миллионов лет тому…
"Жил на свете славный ёжик, из иголочек и ножек, грыз ракушки день-деньской, потому что был морской…"
Здесь, где из-за песчаной косы, кажется, вот-вот выглянет украшенный фигурой острогрудой богини, крутой форштевень древнего судна. Оно птицей летит под темно-красным, как запекшаяся кровь, квадратным парусом с изображением трезубца Хозяина Моря…
Вспомни!
"— Был штурман седой и красивый,
Его провожала жена,
Корабль его золотогривый
Шутя подхватила волна…"
Это случилось в день, когда его разморило на солнце, а он вылепил из песка целую картину, в точности как в одной из отцовских книг. Здесь стоял замок, вооруженный стеной и башнями, ступенчатый Храм Огня посередине, и возле него — священное существо, наполовину женщина, наполовину львица, великая Хормакис. Она неподвижными ракушечными глазами взирала в сторону океана…
Когда ныряешь в глубину спокойного и чистого моря, вверху, над головою является большой блестящий круг, в котором просвечивает хрустальное небо. Под самым твоим боком мельтешат и щиплются рыбёшки, в валунах, обросших зыбкими куртинами морской травы, бочком-бочком пробираются крабы, а с самого дна, если задеть ногой, поднимается и, пыля песком, уходит в глубину круглая и плоская, похожая на истёртый коврик рыба-камбала.
Старики из Анзуресса говорят, что камбала — рыба непростая. Они называют её "ладонь Уданы" и убеждены, что если подкараулить камбалу на дне и не дать всплыть, святая рыба может запросто выполнить любые три желания…
Однако, пока ты думаешь обо всём об этом, ноги сами взбивают воду, чтобы вытолкнуть тебя наверх, к воздуху. И ты — пулей вылетаешь под ослепительное солнце, грохаешься спиной в воду и торопливо подгребаешь, пытаясь отдышаться…
И, представьте себе — внезапно слышишь с берега чей-то звонкий голос:
— Эй! Э-эй! Ты что там делаешь? Выходи скорее!
Ибо там, на безлюднейшем в любое время дня и ночи берегу, где отнюдь не рукой подать до города, там, где из песка торчат заскорузлые корабельные ребра — стоит девчонка…
2
— Эй!
Из-под её локтя поглядывали опасливо две загорелые рожицы: мальчик лет шести и девчушка, того младше.
— Ну, эй же!
Высокая, гибкая как прутик, она зорко всматривалась в Тинча, не забывая в то же время кончиком мизинца поправлять длинные, чёрные, схваченные широкой красной лентой волосы. Одета она была просто и чисто: голубая рубашка и подвёрнутые почти до колен темные брюки, на талии туго стянутые узорчатым пояском. В другой руке незнакомка держала тапочки.
Тинч подплыл ближе, но вылезать не торопился. Пусть ему вначале объяснят, что и к чему. К тому же он привык купаться обнажённым.
— Как тебя зовут? — услышал он наконец, и накатившая волна едва не вынесла его на берег голым задом кверху.
— Предположим, Тинчес. А что? — ответил он, отплёвываясь от воды и елозя коленками по отмели.
— Приполо… Айге? Как?
Во бестолковая, подумал он.
— Просто: Тинчес! Поняла?
— Послушай, Тьинь-чьес! Выходи скорей из моря!
Она чаттарка, понял Тинч. "Айге… Послуфай, Тьинь-чьес…" Что ж, хорошо хоть оттуда, а не из приюта для убогих, что в углу соборной площади.
— Айхо! — позвал малыш и, указывая в сторону Тинча, что-то быстробыстро затараторил по-чаттарски.
— Он спрашивает, почему ты не выходишь, — объяснили Тинчу. — Тебя может унести злой морской дракон Камакудаку.
— Чего? — возмутился Тинч. — Какая ещё Кака-Макака? Давайте так: вначале я вылезу и надену штаны. Потом вы объясните, почему мне нельзя плавать в моей бухте.
— Это ты слепил всё это… царство? — очень серьезно спросила она через плечо.
— Ну, я… — оттаял он. — А что?
— Красиво. А вода тёплая?
— Тёплая. Горячая. Кипяток, — проворчал он и едва не упал, влетев ногой в карман штанов. На песок, к ногам царицы Хормакис, посыпались камешки — обкатанные морем разноцветные голыши, выхваченные из прибойной волны.
Тут были
