мере, так считают остальные.
— И ничего нельзя исправить?
Горло саднило и жгло глаза. Еще немного, и он разрыдается, словно ребенок.
— Не знаю, — вздохнула мама. — Драконы все еще надеются, что время лечит.
— «Все еще». Сколько лет?
— Сколько веков, ты хочешь сказать?
Родерик криво усмехнулся. В самом деле. То, что для дракона «недолго», для человека — длиннее жизни. Снова потянулся внутрь себя. Пустота. Словно вырвали клок души, на месте которого осталась дыра. Если бы оба дракона не сказали, что Сайфер жив, сам Родерик ни за что бы в это не поверил.
— Ох, Дик. — мама порывисто шагнула, обняла, притягивая к плечу его голову.
Родерик стиснул зубы, сжал кулаки так что ногти впились в ладони.
— Мам, пусти. Не надо. Я. — не удержавшись, все-таки всхлипнул, отвернулся, часто моргая. — Уйди, пожалуйста.
— Папа идет. Мне сказать ему, что ты хочешь побыть один?
Он зажмурился так, что заныли глаза.
— Нет. — Незачем оттягивать неизбежное. — Но ты все-таки уйди. Головомойку лучше получать без свидетелей.
Мама кивнула, взъерошила ему волосы прежде чем шагнуть к двери.
— Кто из вас меня поймал? — спросил Родерик ей вслед.
— Папа.
Дверь закрылась и снова открылась. Родерик заставил себя поднять голову и выпрямить плечи, глядя на отца. Даже если он все сделал не так, он не станет вести себя точно нашкодивший мальчишка, который пытается разжалобить родителей, чтобы избежать наказания. Вот только взгляд никак не хотел подниматься, остановившись на отцовском подбородке.
— Сперва твоя мать едва не заставила меня поседеть раньше времени, а потом ты добавил. — усмехнулся император.
— Говорят, седины украшают мужчину. — в тон ему ухмыльнулся Дик.
На самом деле в черных волосах отца до сих пор не было ни одной серебристой пряди. И едва ли они когда-нибудь появятся, если, конечно, дракон не решит покинуть своего человека.
Все же набравшись смелости, Родерик заглянув ему в глаза. Но вместо едва сдерживаемого гнева, что ожидал там увидеть, обнаружил растерянность и горечь. И пока он стоял столбом, пытаясь осознать это, отец сгреб его в объятья.
— Спасибо. — проговорил он.
Выпустив, отвернулся, уставившись на город, и Дик не понимал — то ли отец дает ему время взять себя в руки, то ли ему самому нужно справиться с эмоциями.
Сильным мира сего подобает вести себя сдержанно и с достоинством. Родерику пришлось напомнить себе об этом, прежде, чем снова заговорить.
— Лучше бы ты меня обругал.
Император обернулся, смерил его задумчивым взглядом.
— Давай-ка присядем.
Он опустился на крышу, скрестив ноги, и Дик вдруг понял, что свою любимую позу скопировал с отцовской. Сел рядом, точно так же уставившись на город.
— Знаешь, чем ребенок отличается от взрослого? — задумчиво проговорил отец.
Родерик покачал головой. Очевидные варианты вроде возраста, роста и пробивающейся на лице растительности не годились.
— Для ребенка последствия его действий или бездействия заканчиваются после нотации или наказания. Взрослому приходится самому разбираться результатами собственных решений — иногда всю оставшуюся жизнь. Ты стал взрослым, Родерик.
«Самому разбираться с последствиями». Дик сглотнул.
— Получается, теперь я — изменник?
Император усмехнулся.
— Когда читаешь законы, не забывай про дополнения и примечания. — Пункт шесть точка три, подпункт «ар» от две тысячи тридцать пятого года. «Все вышесказанное не распространяется на членов императорской семьи и тех, кого император таковыми объявит».
Родерик медленно выдохнул. Интересно, бабушка знала об этом пункте, подпункте и так далее? Скорее всего знала: императрица-мать прекрасно умела недоговаривать.
— Даже если бы ты не был моим сыном. — отец снова посмотрел в глаза Дику. — Когда ты появился, я здорово разозлился. Я и сейчас очень зол. Но не буду врать — мне гораздо больше нравится жить дальше, чем войти в историю еще одним героически погибшим ради своей страны императором.
Он едва заметно хмыкнул.
— Хотя, в конце концов, так и случится.
— Но зачем? — не удержался Родерик. — Зачем сражаться одному, рискуя погибнуть, когда можно отменить этот дурацкий закон?
— Подумай.
— Власть?
Император кивнул.
— Власть. Заклинание призыва завязано на крови первого императора, и доступно лишь его прямым потомкам. Но всегда есть бастарды. И многие из них не желали мириться со своим положением.
— Всегда есть бастарды? — полюбопытствовал Дик, выделив голосом первое слово.
— Нет уж, в такую простую ловушку я не попадусь, — расхохотался отец. Стал серьезным. — Если тебя это всерьез волнует, то у меня нет незаконных детей.
Родерик покачал головой. До этой минуты он вообще о подобном не задумывался. Впрочем, он о многом не задумывался. Если понадобилась поправка к закону, значит, кто-то из прежних императоров хотел уберечь сына, а может, внука, от плахи. Хотя что мешало ему просто сказать, дескать, на то воля императора? Дик прикинул даты…
— Годрик отцеубийца?! Вот уж от кого не ожидал! — вырвалось у него.
Отец пожал плечами.
— Затевая мятеж, он был уверен, что другого выхода у него нет. А еще — что власть должна сменяться — примером, что бывает если этого не происходит, стал его отец. Плохо, когда дряхлеет тело, но когда разум становится косным — еще хуже. Мы умираем в бою, не успев выжить из ума. Не самая плохая участь. Поэтому Годрик не стал отменять этот закон. Но внес поправку: если император не в состоянии совладать с собственными детьми, туда ему и дорога, так он думал. — отец хмыкнул. — И до сегодняшнего дня я был с ним согласен.
— Но я вовсе не… — от возмущения Родерик разом забыл все слова. — Я не ради власти и…
— Ты хотел как лучше. — кивнул император. — Ты действительно переломил ход боя: я уже собирался прощаться с жизнью. Но какова цена? Для тебя?
Цена? Чувство вины на всю оставшуюся жизнь — если, конечно, вдруг не случится чудо и к Сайферу не вернется разум. Еще?
— У императора должен быть дракон. — понял он. — Другого дракона я призвать не смогу, значит, наследником я тоже больше
