Вуд улыбался по сторонам своей обычной ослепительной улыбкой, небрежно приветствуя стоявших на ступеньках школьников. Агата ловила взгляды – любопытные, оценивающие. Удивленные. Смеющихся не было. Даже у трех неразлучных подружек, приветствовавших хором: «Здравствуй, А-алекс!», лица скорее вытянулись, чем расплылись. И Агата сразу почувствовала себя уверенней – видимо, она и вправду не слишком скверно выглядит.
Народу в зале было много – не только из их, но и из других школ района, – но и здесь Вуда то и дело окликали, здоровались, останавливали.
– Что будешь пить? – спросил он Агату.
– Сок.
Вуд фыркнул.
– Да ну! Я же сказал – расслабься. Выпей коктейля.
– Ну… ладно, – с сомнением сказала Агата. – Только не очень крепкий.
Алекс растворился в толпе. Агату немедленно толкнули, потом наступили на ногу, пихнули локтем… Следовало сменить дислокацию. Агата огляделась и, лавируя между оживленно разговаривающими школьниками, отошла и прислонилась спиной к прохладной колонне. Поправив очки, принялась рассматривать фланирующих по залу ровесников. На большинстве ребят пиджаки сидели так, словно они одолжили их у отцов. Зато девушки… Вечерние платья длинные. Вечерние платья крохотные. С открытыми плечами, шеей, грудью. Закрытые по самое горлышко, но зато с огромным вырезом сзади или разрезом сбоку. Органза, шелк и кружева, кружева… Агата вновь взбодрилась – оказывается, бабушка знала, что делала.
Как обычно.
Большинство мальчиков рядом с этими девушками выглядели просто… мальчиками.
Агата повернула голову и увидела неподалеку группу преподавателей. У нее было ясное ощущение, что за миг до того Келдыш смотрел на нее, но сейчас он беседовал с учителем рисования Квигли. Это им девчонки постоянно дразнили Агату. Агате было его часто просто жалко – он так боялся своих учеников! И сейчас она сравнила его нелепую сутуловатую фигуру в мятом пиджаке с вечной перхотью на плечах и подтянутого историка, одетого, как обычно, во все черное. Кстати, в школе уже пошла мода «по Келдышу» – многие мальчики и девочки резко сменили свои любимые цвета на мрачный черный. Сердясь неизвестно на что или кого, Агата принялась искать глазами запропастившегося Вуда.
– Веселитесь, Мортимер?
Вздрогнув, она посмотрела на идущего мимо Келдыша и не успела ничего ответить. От черного шелка его рубашки или неяркого освещения в зале учитель казался бледнее обычного. Хорошо, что он не остановился доставать ее своими придирками, а вышел в открытые двери террасы.
Минут через десять она уже об этом жалела. Вуд все не возвращался, а среди стоявших или проходивших мимо не было ни одного знакомого лица. Даже преподаватели куда-то подевались – наверное, пошли выполнять свою церберскую службу. У Агаты начала кружиться голова. И это – бал, которого все так ждали? Из открытой в парк двери тянуло свежестью. Агата вышла на мягко освещенную террасу. Сиденья еще были пусты, внизу, в темном парке, стрекотали кузнечики. Агата поглядела на звезды, прислушалась к гулу, доносившемуся из зала, и спустилась по ступенькам. Здесь было еще лучше. Никого нет, свежо, пахнет ночными цветами. Может, пойти домой? Вряд ли Вуд разозлится – он просто забыл про нее.
Она прошлась по дорожке до небольшого журчащего фонтана. Платье тихо шелестело, задевая траву. Постояла, глядя на серебристые струи воды. И повернула голову, услышав странный звук. Поодаль, на одной из скамеек, кто-то сидел. Агата попятилась, собираясь уйти. И остановилась, когда звук повторился.
Уж слишком он походил на стон.
– Эй… – осторожно позвала Агата. – Эй, кто там?
Тишина. Агата осторожно двинулась вперед, готовая в любой момент кинуться наутек.
– Эй… вам что, плохо?
Человек сидел неподвижно, наклонившись вперед и обхватив себя за плечи. Белые пальцы резко выделялись на фоне черной одежды. Агата сделала еще шаг и замерла.
– Келдыш? – сказала неуверенно. – Учитель Келдыш?
Журчание воды – и тяжелое дыхание сидящего перед ней человека. Он не поднял головы, но из-под прядей темных, свесившихся на лицо волос блеснули глаза. И закрылись.
– Учитель?
Если б он сказал хоть слово, она бы немедленно удрала обратно в зал. Но Келдыш так же молча откинулся на спинку скамьи – и лицо его попало в полосу света. Бледное, мокрое от пота, с зажмуренными глазами, оскаленным ртом, из которого со свистом вырывалось дыхание… Сейчас бы никто не назвал его красивым.
– Вам плохо? – Агата шагнула к нему и бестолково затопталась на месте. – Что с вами? Я сейчас кого-нибудь позову!
Рука взметнулась и, схватив ее за запястье, резко дернула – так что, ойкнув, Агата шлепнулась рядом на скамейку.
– Сидеть! – хрипло приказал Келдыш. Так как он и не подумал отпустить ее, Агате оставалось только беспомощно наблюдать, как он корчится от боли. Больше учитель не позволил себе ни звука, и от этого было еще страшнее – она сама на его месте вовсю вопила бы. Через некоторое (ей показалось, очень долгое) время его дыхание начало выравниваться. Разжались пальцы. Потирая запястье, Агата тут же вскочила.
– Я же сказал – не надо никого звать!
Агата оглянулась. Келдыш даже не открыл глаз.
– Я сейчас, – торопливо сказала она. Смочила в фонтане платок, вернулась и начала осторожно вытирать его лицо. Келдыш вздрогнул, попытался отстранить ее – но теперь уже он был слишком слаб для сопротивления. Агата расстегнула ворот рубашки и положила влажный платок ему на грудь. Келдыш повернул голову на спинке скамьи. Сказал негромко:
– Мортимер, я ведь могу завтра возненавидеть вас за то, что вы здесь оказались.
– Ну… вам и стараться особо не придется, – утешающе заметила Агата.
Что это? Смешок? Тело Келдыша содрогнулось от эха уходящей боли. Агата озабоченно вгляделась в его лицо.
– Вы ведь не умираете, нет? – спросила жалобно. Келдыш хрипло рассмеялся:
– И не надейтесь!
– Хотите воды?
– Не сейчас.
– Что это было? Вам правда не надо никакой медицинской помощи?
– Все, что мне надо, – посидеть еще с полчаса в неподвижности.
И в тишине. Наверное, она должна уйти. Агата медлила. Келдыш заговорил сам, не открывая глаз:
– Вы выглядите сегодня совсем взрослой.
Морщины боли у его рта и между бровей постепенно разглаживались.
– Сколько вам лет?
Между прочим, давно уже мог выучить возраст своих учеников… Агата почему-то сказала правду:
– Не знаю.
Пауза.
– Как это?
Агата расправила платье на коленях.
– Бабушка называет это «плавающий год рождения». Выжившие мамины-папины знакомые почему-то путались в датах. Когда меня нашли, я еще не умела разговаривать. Решили, что мне не больше двух лет. А мой день рождения теперь день, когда бабушка меня нашла.
