Лиходей снова испуганно заржал и попятился. Владигор соскочил на землю, подхватил коня под уздцы и повел за собою. Лиходей не сопротивлялся, лишь укоряюще фыркнул: мол, я тебя предупредил, князь, а теперь поступай как знаешь, — ежели любопытство твое столь велико, что голову не боишься сложить, кто же тебя задержать может?
Изгородь вокруг избушки была тоже старая, тонкие жерди успели кое-где обломиться, а ворота, если таковые когда-то и были, — исчезли. Владигор подошел к избушке. Истукан смотрел на него своими белыми глазами. Владигор взглянул на перстень, — впервые с того момента, как въехал он в Заморочный лес, камень светился тревожным красным светом. Невольно князь положил руку на рукоять меча. Однако если кто и обитал в потаенной избушке, было это давно — по всему двору успела подняться густая трава, а золотая листва, которой лес щедро успел насыпать поверх муравы, лежала ровным ковром. Владигор отпустил повод и, пригнувшись, шагнул за порог. Внутри царило такое же запустение, как и снаружи. Ставен на окне не было, и на земляном полу золотым платком лежал блик солнечного света. Все углы избушки покосились, бревна то и дело поскрипывали — видно, держались из последних сил. Очаг, давно не топленный, источал холод. Никакой рухляди в избушке не было, а из посуды — несколько битых горшков да миска на полу с засохшими остатками какой-то еды.
«А ведь из миски этой не так давно ели…» — отметил про себя князь.
Но тут другое привлекло его внимание — на единственной уцелевшей лавке лежала деревянная табличка, покрытая, как ему показалось, воском. А на воске — царапины. Взяв дощечку в руку, Владигор понял, что не ошибся. Она в самом деле была покрыта какими-то надписями, но какими-, разобрать было нельзя. Ясно было только — не синегорское это письмо, другие буквы. Большая часть текста была сцарапана острыми когтями так, что воск сошел, а дерево сделалось лохматым, будто поросло шерстью. Владигору показалось, что когда-то он видел подобные буквы… Ну да, в библиотеке Белуна!.. Чародейские заклинания писались именно таким письмом…
Шагов он не слышал — так бесшумно двигался неведомый зверь за спиной, — но почувствовал дыхание — едва уловимый вздох твари, изготовившейся к прыжку. Обнажать меч в избушке не имело смысла — тесно. Владигор обернулся, правой рукою выхватил нож, на левую одним махом намотал, срывая фибулы, плащ. Мгновенно отпрыгнул. Серая тень мелькнула справа, но волк промахнулся. Зато князь угадал — нож встречным движением рассек звериное брюхо, и волчар сам в яростном порыве насадил себя на клинок. Клубки окровавленных внутренностей вывалились на земляной пол. Лапы заскребли по земле и замерли бессильно. Зверь оскалил ослепительно белые клыки, но тотчас глаза его помутнели, струйка кровавой слюны побежала по вывалившемуся языку. Владигор отер лезвие ножа. Странно было, что зверь напал на него в избушке, напал сейчас, по осени, когда, сытые после лета, волки стараются обходить человечье жилье и людей не трогать. Может, это оборотень, волкодлак, каких прежде было немало в Заморочном лесу? Владигор наклонился и оглядел убитого зверя. Никакой это не оборотень, а волк, настоящий волк… Вот только на шее у него шерсть стерта. Будто не вольным зверем бегал он по лесу, а кто-то держал его здесь на привязи, наливал ему пойло в миску…
Владигор вышел из избушки… И тут вспомнил о дощечке. Вернулся, принялся искать… Дощечка исчезла, как сквозь землю провалилась. Она должна быть здесь — он бросил ее на пол, прежде чем схватиться за нож… Владигор обернулся и только теперь заметил, что мертвый зверь лежит не так, как прежде, — князь бросил его тело головой к двери, а теперь волк лежал головою к окну. Владигор шагнул к зверю. Меж сомкнутых клыков торчали щепки. Зверь из последних сил дополз до странного послания и изгрыз его. Владигор ударил мертвого волка ножом в шею, но тело не шелохнулось, — волк издох и тайну свою утянул с собой.
Перстень по-прежнему светился нехорошим красным светом, предупреждая о неведомой опасности. Владигор поспешно вскочил в седло. Лес вокруг избушки был странно тих — не слышно было голосов птиц, деревья не шевелили кронами, стояли молча, будто ожидали чего-то. Нечисть обитала здесь, но пока затаилась, не давала о себе знать. Владигору пришла в голову мысль подпалить поганое логово, но он тотчас передумал: погода стояла сухая — огонь вмиг перекинется на остальной лес…
Лиходей несся вперед — лес хвостом заметал, через ручьи перескакивал одним скоком, — и вскоре поредели стволы и отступили темные ели, пошла все белая береза, начавшая ронять летнее убранство. Тропинка сделалась шире, послышались людские голоса. Лиходей помчался еще шибче — будто и не скакал целый день через лес, а стоял в княжеской конюшне да хрупал овес.
Деревушка выросла посреди леса. Домов было не более десятка, они плотно лепились друг к другу, сверкая новым тесом. Серебрилась на крышах свежая дранка. А на пригорке, где обычно устраивают капище бога-покровителя, столпились жители деревеньки. Сначала почудилось Владигору — для праздника. Но нет, ошибся князь. На пригорке сложен был костер, и к вбитому в землю столбу привязана была молодая женщина. Рубаха на ней была порвана, лицо покрыто синяками. Селяне что-то кричали, каждый свое, — не разобрать было, в чем дело. Одно ясно — жертву свою они ненавидели люто.
— Эй, что тут у вас приключилось? — крикнул Владигор, подъезжая.
Все обернулись к нему, крики и говор разом смолкли — люди смотрели настороженно. Кто его знает, зачем пожаловал одинокий конник с длинным мечом на боку и в кольчуге. Заметили и кровь у него на правом рукаве — так ведь волчья кровь от человечьей неотличима.
Вперед выступил старик с круглым румяным лицом, в шапке, отороченной лисьим мехом. Пояс, обтягивающий дородный живот, был шит золотой нитью, а в руке старик держал резной посох, чтобы ни у кого не вызывало сомнения — перед ним старейшина.
«На сожжение как на праздник принарядился», — неприязненно подумал о нем Владигор.
— Ведьма она, господин, — сказал старейшина, низко кланяясь. — Чужая, прибилась к нам весной. Мы к ней со всею душой, а она нам злом отплатила. Душа у нее черная…
— Какое же зло она вам учинила, люди добрые? — спросил Владигор, разглядывая колдунью.
Женщина была молода и красива. Она заметила интерес к себе неведомо откуда взявшегося конного и попыталась ему улыбнуться. Подивился Владигор ее бесстрашию. На костре стоит, а улыбка-то не жалобная, а дерзкая.
Владигор повернулся к старейшине:
— В чем же вина ее?
— Скот нам весь извела… — отвечал тот.
