Его путь был долог, однако, одолев все препятствия, он достиг неописуемого Царства Безумия, где небо плевалось горами из огня и кустами роз, а зеркальная земля пенилась и расходилась кругами при каждом шаге. Он достиг области, где облака состояли из миллионов глаз, и миновал поле, где сражались между собой кисти рук, передвигавшиеся на пальцах, как на маленьких ножках. Тут он заметил, что идет по дороге, выложенной из свитков и глиняных табличек с непонятными надписями, и счел это неблагоприятным предзнаменованием. На обочине громоздились добродушные механизмы, зазывавшие Мъяонеля сойти с пути и завернуть к ним, но он не поддался на искушение. Оставив за спиной механизмы и миновав холмы, где умирают забытые сновидения, он достиг меняющейся долины. Рассказывать о долине особенно нечего, так как каждый новый миг она превращалась во что-то новое, но глаз не успевал увидеть во что именно, поскольку долина уже менялась вновь. Там Мъяонель вынул из своей груди тускло сияющее сердце и посадил его в прозрачную, как море, землю безумия. И стал ждать.
Через некоторое время небо над ним потемнело, а между землей и небом появилось дерево – призрачное, словно свитое из теней и снов, тьмы и древесной гнили – червоточина без внешней оболочки, паутина и плесень, рана, сочащаяся сукровицей. И Мъяонель подумал, что следует рассмеяться, потому что он наконец причастился к могуществу, которого так долго ждал, но смех умер у него на устах. И тогда он проснулся.
Он проснулся и увидел, что стоит перед пещерой Гветхинг – семь лет назад, перед тем как зайти в нее. Только волшебного плаща не было на его плечах и сердце больше не стучало в его груди. А вместо сердца Мъяонель ощутил в себе силу выполнить то, что, как ему казалось, выполнить следовало. И он вернулся в темный лес, где стояла Башня Без Окон, и без страха и волнения подошел к ее стенам. И тогда он впервые применил приобретенное в Земле Безумия волшебство. Может быть, он приблизил стены Башни к призрачному миру, а может быть – превратился в призрака сам, но он с легкостью преодолел все заслоны, которые выставил на его пути Повелитель Оборотней, находившийся в это время в Башне и увидевший, что возлюбленный его дочери пожаловал снова. И Мъяонель поднялся по лестнице, заполненной чудовищами и дикими зверями, однако там, где проходил он, суть оборотней менялась. И казалось, что безумие и тьма шествуют за его спиной, изменяя бешенных животных в нечто, куда более отвратительное. Поднимались за его спиной мертвые волки, плоть которых точили трупные черви, и соединялись в единое целое львы и скорпионы, и твари, подобные призрачным псам, безмолвно мчались впереди Мъяонеля. Сила боролась с Силой, но Мъяонель побеждал, отвоевывая ступеньку за ступенькой, и, вместе с его продвижением изменялась сама Башня Без Окон – стены ее чернели, слоились, как будто состояли из обсидиана; и трещины в стенах сочились сукровицей, словно это был не камень, а живая плоть; и безголовые птицы кружились над башней; а из земли тянулись первые слабые ростки, сотканные из призрачных теней и тончайшей паутины.
Миновав лестницу, Мъяонель вступил в спальню Сантрис. Там, раскинувшись по всему ковру, лежал тысячеголовый Повелитель Оборотней. И сотни голосов – лай и рев, рычание и хриплое карканье, вой и тонкий комариный писк – наполнили комнату, когда древнее чудовище поднялось, чтобы встретить врага. И когда Мъяонель перешагнул порог, великан обрушился на него всей своей мощью. Клыки и когти диких зверей разорвали Мъяонеля в клочья, а тяжелые, как колонны, ноги втоптали пришельца в ковер. И Повелитель Оборотней уже торжествовал победу, когда увидел, как по лапам его, которыми он рвал Мъяонеля, расползаются трупные пятна. Жгло ступни ног, которыми он вдавил Мъяонеля в пол, и кровоточили десны, коснувшиеся плоти пришельца. И вот, прошло еще немного времени, и Сантрис, в ужасе вжавшаяся в угол комнаты, увидела, что плоть Повелителя Оборотней, как черная жижа, сминается и движется вниз, и подобно дорогому плащу растекается по полу – а в центре жижи, из гниющей плоти великана, поднимается Мъяонель. Мъяонель выпил суть своего врага одним глотком – словно умирающий от жажды, осушающий протянутый кубок, не разбирая, что там – вода или вино. И еще увидела Сантрис: когда Мъяонель поднялся, все внешние отвратительные атрибуты его колдовства исчезли, и плащ на его плечах стал просто плащом, а камзол, влажным блеском напоминавший брюшко ящерицы или змеи – обыкновенным камзолом. Исчезли и волки с вывалившимися глазами, и змеи с человеческими лицами и острыми коготками. Лишь беззвучно, как мираж, дрожал за спиной Мъяонеля призрачный лес, деревья в котором шевелились, словно живые.
И, забывая весь виденный ужас, Сантрис бросилась к любимому, обняла и зарылась лицом в его камзол. Мъяонель прикоснулся к ней – но холодно было его объятие, как будто это было объятие статуи.
– Мъяонель… – Прошептала, немея от счастья, девушка. – Ты пришел… Я думала, ты никогда не придешь…
И снова ей почудилось, что она обнимает статую.
– Я должен радоваться? – Спросил с высоты холодный голос. Казалось, Мъяонель обращается не к ней, а разговаривает сам с собой.
– Ты не рад? – Удивилась она, подняв лицо от его груди и потянувшись к губам любимого. Он не отстранился, но и не ответил на поцелуй.
– Не знаю, зачем я пришел, – сказал Мъяонель через минуту и вечность отчужденности. – Не знаю, почему прежде мне казалось, что следует поступить именно так, а не иначе. Однако теперь я вижу, что в этом не было никакого смысла.
– Ты меня больше не любишь?
Он не помнил, как это было раньше, когда у него билось сердце. Он даже не понимал, чего лишился, однако логика подсказывала ему, что за вопросом Сантрис таится какой-то очень важный смысл. Поэтому, подумав, он коротко ответил:
– Нет.
– Я тебя ненавижу! – Крикнула Сантрис.
Он не задал вопроса "за что?" или "почему?". Он задал иной вопрос:
– Зачем?
– Тебя околдовали! – Закричала плачущая девушка.
– Я сам теперь – колдовство. Уходи – или причастишься к нему, как причастился Повелитель Оборотней.
И едва слышно он прошептал:
– Беги!
И Сантрис бежала прочь из Башни Без Окон. Бежала, плача и оглядываясь через плечо, бежала, видя, как из-под земли тянутся вверх стволы призрачных деревьев, а живые деревья гниют и сочатся слизью. Бежала сквозь лес, где листья исчезали или приобретали твердость изумрудов, где ветви становились когтями, корни – змеями, а дупла деревьев – глазами. Сквозь лес, заполненный мертвыми животными и порождениями мрака, сквозь лес, затянутый паутиной и белой плесенью, сквозь лес, где прозрачные поганки дрейфовали по воздуху, а аромат цветов дарил безумие и смерть.
