Принц глядит на нас с ужасом. Его колотит.
– Я не хочу гореть! – кричит он так, что может быть слышно снаружи. – Я не хочу гореть!
– Заткнись! – Тейт бьет его в поддых. – И чему здесь гореть – камни кругом! Задохнемся – и все. А может, еще и обойдется. Кьяр! Может, они побоятся пытать священника? За это их самих на костер могут отправить.
Может, еще и обойдется. Но мы устанавливаем порядок стражи. Один сторожит, другие валяются, скорчившись на каменном полу, голодные, грязные, продрогшие. Как ни странно, спят. Но это похоже на смерть.
А когда приходит пора сменить Принца, оказывается, что его нет, и засов на двери отодвинут. Теперь вопрос о том, решатся ли они пытать священника, уже не имеет значения.
Кьяр кидается запирать засов. Тейт повисает у него на ногах.
– Убей меня, Кьяр! Я был за него!
– Убить нас успеют, – говорит Кьяр и смотрит на меня.
Потом – шум и крики в подземном ходе. И ругань, и удары топором в дверь. Запаха дыма пока не слышно, но, вероятно, если дверь выдержит, они ее подожгут.
Тейт бросает арбалет и хватает топор, доставшийся ему от Вестейна . Но я вижу, что руки у него трясутся. У Кьяра – все тот меч. Мои глаза привыкли к темноте, и я все различаю. Кьяр и Тейт – тоже.
Я выбираюсь из своего угла и подхожу к Кьяру. Он оборачивается.
– Кьяр, – говорю я. – Пора.
Когда-то давно мы говорили об этом, и я сказала: "Ведь я могу и сама". Но он ответил: "Я не дам тебе погубить свою душу". И, пожалуй, лучше, что мы так договорились, потому что я ослабла от голода и усталости, и не могу нанести верного удара.
Он смотрит на меня, потом просит:
– Закрой глаза.
Я покорно закрываю, и вижу синее небо, яркий солнечный день…
– Не представляю, о чем она думает. Через полчаса комиссия из мэрии, а она даже не появлялась в отделе. Ей что, нужно, чтоб ее уволили по статье?
– Не знаю, Александр Иванович, то есть я хотел сказать, не знаю, почему ее нет. Она никогда не опаздывает. Может, у нее что случилось, дома то есть?
– Так позвоните ей, узнайте.
– У нее нет телефона, у тетки я хочу сказать, она у тетки прописана.
– Что за детский лепет! Тетки, дядьки… Может, в технической сидит?
– Я звонил. Там никто трубку не берет.
– Ну, вот что, Витя. Сбегайте, не в службу, а в дружбу, до библиотеки. Недалеко же…
Худяков выбежал из редакции "Итильской недели", не столько торопясь в библиотеку, сколько радуясь возможности слинять ненадолго из отдела при хорошей погоде, и заодно купить сигарет. Завернул за угол и увидел…
… кружок любопытствующих, становящийся все больше, и высокого милиционера во все еще летней форме, вымахавший на бровку "жигуленок", истерически всхлипывающего потного водителя, привалившегося к борту, и распростертую на асфальте фигуру в серой блузе и белых брюках. Только теперь и блуза и брюки были покрыты пятнами…
Худякову стало нехорошо. Он остановился. Как сквозь вату доносились голоса.
– Господи, кровищи-то…
– Она идет, а этот как свернет с проспекта и затормозить не успел!
– Да не я это! Не я ! Чем угодно докажу! Свидетели же есть! Она раньше упала! Я и не касался ее! Может, у нее сердце больное!
– Сердце? А кровь на асфальте откуда?
– Граждане! Да не я же! Не я!
– Следствие разберется, – веско сказал милиционер.
