Но алые рыцари — тоже люди. Их учили честности, великодушию… если, конечно, великодушию можно научить. А потому и они, и иные сановники Ордена или чиновники, назначенные Орденом, иногда закрывали глаза на мелкое использование магии — для лечения, к примеру. Сами темплары не моргнув глазом готовы были применить дарованный им Знак Исцеления к страждущему, истекающему кровью, но прекрасно понимали, что их умение не позволит справиться ни с лихорадкой, ни с несварением, ни с другой обычной хворью, не имеющей ничего общего с ранами, наносимыми сталью. А потому чуть не в каждой деревне имелась какая-нибудь особа, которая с оглядкой, да при закрытых дверях, пользовала больных и немощных. За плату, конечно. И даже когда подобные случаи выносились все же на суд — а и не без этого, мало ли, откажет кому целительница в помощи, он и подаст жалобу, а смотритель местный, согласно закону, вынужден будет дать делу ход, — инквизиторы, как правило, оставались более чем лояльны к нарушительнице.
Здесь же дело обстояло иначе. Мало того что эта женщина наводила порчу на человека, призналась она и в убийстве посредством магии. Ибо нарушила явно заповедь Святой Сиксты, что гласила: «Нет греха в том, чтобы победить в честной схватке, когда сила идет против силы, умение против умения. Но тяжкий грех — лишить жизни посредством слова или жеста, сей путь угоден Тьме».
Не менее суровым было наказание и за попытки вмешиваться в дела небесные. Иногда и среди иерархов Ордена находились такие, что во всеуслышание заявляли, что нет, дескать, большой беды в том, чтобы угнать град подальше от полей, а в засуху напитать землю влагой, дабы родила урожай получше — и людям простым жить легче, и Ордену в закромах пополнение. Но эти одинокие голоса быстро затихали под напором голосов других, ратующих за соблюдение одного из самых главных принципов Ордена — стабильности, верности традициям. И тут же вспоминались слова Святой Сиксты: «Большой путь начинается с малого шага, дождь рождается с первой капли. Гордыня также имеет начало. Повелевая облаками сегодня, завтра человек возжелает повелевать самим Светом. Но станет ли Свет искать виновного? Не решит ли он наказать всех?» Великий Потоп, что обрушился на землю многие тысячелетия назад, еще во времена, когда жила Святая Сикста, которая не была еще причислена к сонму СВЯТЫХ, был именно такой карой, что наслал Свет на нерадивых детей своих, забывших, каков должен быть истинный путь.
Молодой темплар вздохнул. Ему не хотелось произносить этих слов, и он рад был бы найти повод избежать казни, — но повода этому не было. Слишком велики прегрешения… Допустим, град на поля, даже порча… ну, наложили бы на ведьму Знак Бессилия, в один миг разучилась бы она колдовать. А там — в узилище, все лучше, чем казнь. Но ведьма отняла магией жизнь у человека. Отняла, не себя защищая, не умом помрачившись, — знала, на что шла. И деньги за работу взяла — жаль только, имя нанимателя назвать не сумела, наниматель не из глупцов, маску нацепил да голос изменить постарался. Вот и выйдет сухим из воды.
Шенк вспомнил, как давно, несколько лет назад, спросил одного из магистров, что преподавал в Семинарии орденское право, нужна ли казнь для убийцы. Ведь жертву этим не воскресишь. И старый магистр ответил — слова эти запали юному послушнику глубоко в душу… «Не воскресишь, сынок. Зато смерть убийцы послужит уроком для других».
Раздалось тихое покашливание — инквизитор деликатно напоминал, что все еще ждет его слова.
— Виновна, — хрипло выговорил он.
Ведьма тихо застонала сквозь стиснутые зубы. Видать, ждала от темплара совсем других слов.
Он резко сел, чувствуя, как мелко трясутся пальцы, как капли пота скатываются по спине, впитываясь в грубую серую простыню. Наверное, опять кричал — он всегда кричал, когда ему снился этот сон. Сколько раз за последний год — пять, шесть? Сегодня ему удалось проснуться до того момента, как ведьму повели на костер. И ему не придется опять увидеть ее лицо — сквозь языки пламени.
Что толку… он и так его никогда не забудет — это лицо, что чернеет, обугливается…
Раздался треск. Шенк скосил глаза — в простыне зияла огромная прореха. Руки непроизвольно рванули ткань, и она поддалась. Мужчина помотал головой — тупая боль ударила по вискам, затем встал, плеснул в лицо пригоршню ледяной воды из кадушки, что была приготовлена для утреннего омовения. Еще, еще — вода текла на пол, там уже набралась изрядная лужа, а он все бросал на себя ладонями стылую воду, в надежде, что она прогонит ночной кошмар. В тщетной надежде — не помогало раньше, не поможет и теперь.
В чем причина того, что этот сон возвращается к нему вновь и вновь? Ведьма была виновна, в этом не было сомнений ни тогда, ни сейчас. С тех пор ему пришлось не раз участвовать в подобных судах — и далеко не всегда преступление было столь очевидным. Трижды он высказывался за казнь, четырежды — за мягкое наказание или за то, чтобы вообще закрыть глаза на деяния ведьмы. К его мнению прислушивались, и он легко мог бы вспомнить тот последний случай, когда молодая, довольно интересная женщина, что оказалась весьма неплохой целительницей, вышла из Храма — точно такого же маленького Храма в маленьком городке — сама, без цепей, без пут, без стражи. Мог бы вспомнить, как она благодарила его — прямо, открыто глядя темплару в глаза, не обещая рассчитаться за сказанные им слова ни золотом, ни делом, ни телом. Тогда он почувствовал, как тепло становится на душе.
Почему же ему столь часто снится именно этот, первый суд? Первый человек, взошедший на костер из-за его слов… или не из-за них? Он десятки раз задавал себе этот вопрос, он задавал его и другим — Красноглазому Роду, с которым его связало что-то вроде дружбы, даже старому магистру Бороху, своему наставнику и тоже, пожалуй, другу. Всегда ответом было одно — ты, темплар, судил верно. Она, темплар, была убийцей. Она, темплар, знала, на что идет, и заслужила кару. Ты был прав, ты был справедлив, темплар.
Почему же сон возвращается?
Она не чувствовала боли. Цель орденской Инквизиции — пресечь преступное использование магии, а отнюдь не причинить виновному страдания. Костры впервые запылали лет сто назад, когда один из приговоренных перед смертью наложил заклятие на себя — а потом потребовались усилия десятка темпларов и смерть двоих из них, чтобы навсегда успокоить чудовище, в которое превратилось обезглавленное тело казненного мага. А два села, которые монстр вырезал подчистую, до сих пор пусты, как напоминание о тех днях. Ни один, даже самый отчаянный простолюдин не рискнул занять освободившиеся, местами весьма добротные, дома. С тех пор и повелось — очистительный огонь вкупе с накладываемым темпларом Знаком Покоя. Знак Покоя отобрал у приговоренной две способности — способность пользоваться магией и способность испытывать боль. Ее уход был легок…
