— Один из самых длинных вечеров за лето, — согласился Аксель и добавил: — Я сорвал отличный цветок, дорогая моя, настоящее сокровище. Если нам повезет, его хватит на несколько дней. — Он невольно нахмурился и бросил взгляд на стену. — Каждый раз они все ближе и ближе.
Жена ободряюще улыбнулась и крепче сжала его руку.
Оба они знали, что сад времени умирает.
Спустя три вечера, как он примерно и рассчитывал (хотя все же раньше срока, на который он втайне надеялся), каунт Аксель сорвал еще один цветок в саду времени.
Перед этим, как всегда, он смотрел через стену и видел, что приближающиеся орды заполнили дальнюю половину равнины, разлившись от горизонта сплошной монолитной массой. Ему показалось даже, что он слышит низкие отрывистые звуки голосов, долетающих сквозь пустое пространство, зловещий, мрачный ропот, перемежающийся воплями и угрожающими криками, но он быстро внушил себе, что все это лишь плод разыгравшегося воображения. К счастью, его жена сидела за клавикордами, и богатый контрапунктами узор баховской фуги легкими каскадами проносился над террасой, заглушая все другие звуки.
Равнина между домом и горизонтом была поделена на четыре огромных вала, гребень каждого из них был ясно видим в косых лучах солнца. Аксель в свое время дал себе обещание никогда их не пересчитывать, но число было слишком мало, чтобы остаться неведомым, особенно когда оно столь очевидно отмечало продвижение наступающей армии.
В этот вечер передовые ряды прошли первый гребень и были уже достаточно близко ко второму. Основная масса этого исполинского скопища поджимала сзади, скрывая под собою гребень, а еще более гигантские полчища возникали из-за горизонта. Обведя глазами пространство, Аксель смог наглядно убедиться в несметной численности армии. То, что он поначалу принял за основную силу, было на самом деле небольшим авангардом, одним легионом из тьмы подобных ему, пересекающих равнину. Настоящая армия еще даже не появилась, но Аксель, оценив площадь, покрытую людским морем, решил, что когда она наконец займет равнину, то покроет каждый квадратный фут поверхности.
Аксель разыскивал глазами какие-либо экипажи или машины, но все было как всегда аморфно и нескоординировано. Не было ни знамен, ни флагов, ни хоругвей, ни копьеносцев.
Внезапно, как раз перед тем, как Аксель повернул назад, передние ряды скопища показались на вершине второго гребня, и толпа хлынула на равнину. Аксель был поражен расстоянием, которое она покрыла за невероятно короткое время, пока находилась вне поля зрения. Теперь фигуры были ясно различимы и увеличились вдвое.
Аксель быстро спустился с террасы, выбрал в саду цветок и сорвал его. Когда цветок излучил весь накопленный свет, он вернулся на террасу. Сжавшийся цветок на его ладони походил на ледяную жемчужину. Он посмотрел на равнину и с облегчением увидел, что армия снова очутилась у горизонта. Затем он сообразил, что горизонт был гораздо ближе, чем раньше, и то, что он принял за горизонт, было на самом деле самым дальним гребнем.
Когда он присоединился к каунтессе во время традиционной вечерней прогулки, то ничего ей не сказал, но она разглядела его тревогу, скрытую под маской напускной беззаботности, и делала всевозможное, чтобы ее рассеять.
Сходя по ступеням, она указала на сад времени.
— Какой чудесный вид, Аксель. Здесь все еще так много цветов.
Аксель кивнул, внутренне горько усмехаясь этой попытке жены ободрить его. Этим «все еще» она выдала свое собственное бессознательное предчувствие конца. Из многих сотен цветов, растущих некогда в саду, оставалось фактически около дюжины, причем большинство из них были еще бутонами — только три или четыре расцвели полностью. По пути к озеру, рассеянно вслушиваясь в шуршание платья каунтессы по прохладной траве, он пытался решить — сорвать ли сначала большие цветы или приберечь их на конец. Логично было бы дать маленьким цветам дополнительное время на рост и созревание. Однако он подумал, что это не имеет особого значения. Сад скоро умрет, а меньшим цветам, чтобы накопить достаточно энергии во временны́х кристаллах, все равно потребуется гораздо больше времени, чем он может дать. За всю свою жизнь он ни разу не получил хотя бы малейшего доказательства, что цветы растут. Большие всегда были зрелыми, а среди бутонов не замечалось даже малейшего признака развития.
Проходя мостом, они с женой смотрели вниз на свои отражения в спокойной черной воде. Защищенный с одной стороны павильоном, а с другой — высокой садовой оградой, Аксель почувствовал себя спокойно и уверенно.
— Аксель, — сказала его жена с внезапной серьезностью, — перед тем, как сад умрет… можно, я сорву последний цветок?
Поняв ее просьбу, он медленно кивнул.
В последующие вечера он срывал оставшиеся цветы один за другим, оставив одинокий маленький бутон, росший чуть пониже террасы, для жены. Он рвал цветы беспорядочно, не пытаясь как-то распределять или рассчитывать, срывая, если было нужно, по два-три маленьких бутона за раз. Надвигающаяся орда достигала уже второго и третьего гребней — исполинское человеческое скопище, запятнавшее горизонт. С террасы Аксель мог ясно видеть растянувшиеся ковыляющие шеренги, втягивающиеся в пустое пространство по направлению к последнему гребню. Временами до него долетал звук голосов, гневные выкрики и щелканье бичей. Деревянные повозки переваливались с боку на бок на своих вихляющих колесах, возницы с трудом управляли их движением. Насколько понимал Аксель, никто в толпе не сознавал направления всеобщего движения. Просто каждый слепо тащился вперед, ориентируясь на пятки впереди идущего; этот совокупный компас был единственным, что объединяло весь этот сброд.
Хоть это было и бессмысленно, но Аксель надеялся, что главные силы, находящиеся далеко за горизонтом, может быть, обойдут виллу стороной, и что если протянуть время, то постепенно все полчища сменят направление движения, обогнут виллу и схлынут с равнины, как отступающий прилив.
В последний вечер, когда он сорвал цветок времени, сброд из передних шеренг уже карабкался на третий гребень. Поджидая каунтессу, Аксель глядел на оставшиеся два цветка — два небольших бутона, которые подарят им на следующий вечер несколько минут. Стеклянные стволы мертвых цветов выглядели по-прежнему крепко, но сад уже потерял свое цветение.
Все следующее утро Аксель провел в библиотеке, запечатывая самые ценные манускрипты в застекленные шкафы, стоящие между галереями.
К вечеру, когда солнце садилось за домом, оба были усталые и в пыли. За весь день они не сказали друг другу ни слова. Лишь когда жена направилась к музыкальной комнате, Аксель остановил ее.
