Капли воды стекали по шее, плечам, спине, но Том не торопился их обтереть, вместо этого уперся руками в умывальник, спросил бегло:
— Ну и что нового?
Пиклс в отражении небрежным жестом скрестил руки, переспросил с наигранной веселостью:
— Нового? Здесь все по–старому. В приюте никогда ничего не менялось.
— Врешь, – настаивал Том. – Что‑то должно было измениться? Событие…
Пиклс хлопнул себя по лбу.
— Ах, Сэмюэльс удочерили, представляешь? Ту самую, из третьей комнаты… ну, она еще частенько просыпалась в мокрой по…
— Пиклс! – возмутился Том, брезгливо перекривился. – Фу! Тебе что, рассказать больше не о чем?
Том настороженно наблюдал за ним, Пиклс занервничал под пристальным взглядом, шумно сглотнул.
— Много чего случилось, всего и не упомнить… Незадолго до Рождества вернулась сестра Мэри Альма. Вернулась тоже как‑то странно: еще вечером ни слуху, ни духу, а на утренней молитве уже в первых рядах. С ее возвращением опять непонятное стало происходить. А тут еще Стайн со своим лунатизмом. В третью ночь влетел в комнату и начал всех тормошить, мол, идемте, я такое покажу. А сам белый, как смерть, губы трясутся. Кто посмелее, с ним уходили, а мне не с руки по своей же воле вылезать из теплой постели. Еще эти люди в… карнавальных одеждах.
— И что они каждую ночь наблюдали за этими… людьми?
— Только два раза. В первую ночь со Стайном пошли Симон, Марк и Дейвис. Симон, как обычно, вернулся невозмутимый как пень, настаивал, что это священнослужители, а одеты чудно – так иностранцы. Марк смолчал, до утра ни слова не сказал, да и весь следующий день вздрагивал от каждого шороха. А вот Дейвис со Стайном и еще четырьмя мальчишками через две ночи опять пошли.
— И что? – спросил Том нетерпеливо, натягивая рабочую рубашку.
Пиклс пожевал нижнюю губу.
— А вот тут загадка. Вернулись они минут через десять, зашли тихо, строем, синхронно разошлись по кроватям и легли, через минуту все шестеро уже спали. Ни слова, ни взгляда. Мы перетрухнули, будить не стали, до того жутко было к ним приближаться…
— А утром?
— Утром стали осторожно расспрашивать, а они смотрят вытаращенными глазами, мол, чего пристали, мы ничего не знаем, спали всю ночь. И так правдоподобно врут, что я сомневаться стал, а не привиделось ли это мне? И главное, Стайн на попятную пошел: ни метел, ни мантий, ни людей странных никогда в глаза не видел. От страха даже забыл, что про сестру Мери Альму в прошлом году рассказывал.
— Но Марк и Симон во второй раз не ходили, – вспомнил Том. – Они что тоже ничего не помнят?
Пиклс хмыкнул:
— У Марка припадок случится, если его спросить о той ночи, а Симон отроду немногословен. Он не Стайн, на каждом углу орать не станет.
Том задумался, пальцы машинально застегивали комбинезон. Пиклс расхрабрился, подошел ближе, щедро приправлял рассказ жестами и гримасами.
— О, вспомнил! Несколько месяцев назад Ламбет стекло на третьем этаже разбил. Ну, разбил и разбил, тоже мне новость, но дело в другом… В наказание он помогал сестре Агнесс в библиотеке, а там в подшивках весенних газет кричащие заголовки. Николас не дурак: одну газету за пазуху сунул, мы вечером в комнате ее вслух читали. А статьи, не к ночи будет сказано, о каких‑то бедах на континенте, будто война назревает, и все европейцы очень опасаются. Представляешь? Там война, возможно и нас коснется, а сестры нам ни полслова! Правда, мы тогда сплоховали – газету нужно было наутро вернуть… Когда сестры пропажу обнаружили, такое началось… все тумбочки наружу вывернули, а Николаса потом еще и двумя неделями учения псалмов наградили.
Тут Пиклс замолчал, очень серьезно заглянул Тому в лицо.
— Ты так внезапно исчез.
Том посмотрел на него в упор.
— Сестра Мэри Альма, конечно, странная, но поверь Пиклс ее меньше всего нужно опасаться. Те люди, что появляются в приюте ночами, меня волнуют больше.
Он собрал одежду, смахнул пряди со лба, напоследок взглянул на свое отражение: обычный сирота с бледной кожей и еще влажными волосами, потертый рабочий комбинезон и заношенная рубашка. Обычный… Том потемнел лицом, резко отпрянул от жадного до правды зеркала, стремительно шагнул к двери.
— Что‑то не так? – промямлил Пиклс, уступая дорогу.
— Все не так, – ответил Том кратко, бросил туманное: – Меня вообще здесь не должно быть.
С граблями и тяпками они с Пиклсом коридорами направились к заднему двору. Уже на подходе застали всклокоченную Мел Фултон, та забилась под подоконник, повизгивала и остервенело мотала головой, а Сплендор Салливан изо всех сил старалась ее успокоить.
— Не пойду, – скулила Мел, обхватив руками колени. – Ни за что не пойду. Куда я с такими волосами? Этот клей ничем не растворить… все остричь придется. Я… я…
— Чего уставились? – вскинулась Сплендор, когда Том и Пиклс приблизились.
Том не ответил с равнодушным видом прошел мимо, Пиклс еще продолжал пялиться. Сиротский приют учит, что не во все разговоры нужно ввязываться, не на все оскорбления – отвечать, а помощь униженным и оскорбленным всегда чревата риском попасть в их же ряды.
Когда они отошли подальше от девочек, Том спросил мимоходом:
— Уорлок?
Пиклс оглянулся, жалостливо вздохнул:
— Похоже. Его методы.
— Зачем свою‑то? – не понимал Том, рассуждая. – Ведь Фултон тоже пришлая, как и Уорлок?
— Ты меня поражаешь, Том, – возмутился Пиклс. – Это мы, урожденные, стараемся друг друга держаться, оттого что еще в соседних люльках в пеленки гадили, одни игрушки делили, а они… У пришлых каждый только за себя беспокоится.
— Глупо, – отметил Том коротко.
***
Ближе к вечеру Том признался себе, что за курс в Хогвартсе совершенно отвык от работ на огороде. Непонятно откуда вдруг возникла тоска по урокам Травологии профессора Эплтри, которые ранее он в тайне недолюбливал. Теперь же от прополки сорняков под ногти забился сор, после работы тяпкой ладони покрылись пухлыми мозолями, вприсядку ноги затекали, потом приходилось, как бы заново, учиться ходить.
— Хоппс, Дейвис! – воскликнула сестра Бертольд. – Оставьте птицу в покое! В ваших трудах гораздо больше нуждается брюссельская капуста.
— Что там? – спросил Том, не поднимая головы, у Пиклса.
— Да ворон какой‑то, уже минут десять над нами кружит. Ого, крупный, черт! Хоппс и Дейвис пытались его из шланга… Ха–ха!.. сестре Бертольд тоже досталось… Том, ты куда?
— Я на минуту. Пить очень хочется.
Пока брел под навес – к кастрюлям с водой, глаза упрямо смотрели в землю, ладони чесались от сухости, а заноза у большого пальца не давала покоя. Руки ополоснул тут же у садового крана, только после этого зачерпнул прозрачной воды, выпил залпом, с жадностью. Сверху послышался шелест крыльев, скрежет черепицы, затем раздалось громкое требовательное «кар».
