— Ты никогда больше не произнесёшь имя Торака. Никогда! — повторила она — Это очень важно, Гарион. Твоя жизнь зависит от молчания. Обещай мне.
— Зачем так злиться? — оскорблённо начал он.
— Обещай!
— Хорошо, обещаю. Это была всего-навсего игра.
— Очень глупая игра Ты чуть не убил Рандорига.
— А он меня? — запротестовал Гарион.
— Тебе опасность не грозила А теперь спи.
Голова мальчика стала лёгкой, во рту всё ещё оставался вкус странного горького зелья, принесённого тётей Пол, но сон был тревожным, наполненным кошмарами, и Гариону казалось, что он слышит глубокий грудной голос тёти:
— Гарион, мой Гарион, ты ещё так молод…
А позже, пробуждаясь от глубокого забытья, как рыба, поднимающаяся к серебряной поверхности вод, он вроде бы снова услыхал её зов:
— Отец! Ты нужен мне…
И вновь тёмные глубины тяжёлого сна, где царила тёмная фигура человека на чёрной лошади, наблюдавшего за каждым его движением с холодной враждебностью и ещё каким-то выражением, отдалённо напоминавшим страх; а за этим мрачным всадником, всегда незримо присутствующим рядом, хотя Гарион никогда не понимал этого раньше и не признался тёте Пол даже сейчас, маячило изуродованное омерзительное лицо, которое он мельком видел или представил во время драки с Рандоригом, похожее на отвратительный плод невиданного дерева зла.
Безмятежное спокойствие детства Гариона было вновь прервано появлением у ворот фермы Фолдора странствующего сказочника, оборванного старика, не имевшего, казалось, даже имени. На коленях штанов красовались заплаты, носки у башмаков отсутствовали. Шерстяная туника с длинными рукавами подвязывалась на поясе обрывком верёвки — подобные одеяния не носили в этой части Сендарии, но, по мнению Гариона, оно очень подходило к свободно свисающему капюшону, закрывавшему плечи, а пятна, напоминавшие о былых трапезах, ничуть не портили общую картину. Только широкий плащ казался довольно новым. Черты лица были мужественные, чуть угловатые, но ничто не выдавало происхождения странника Старик совсем не походил ни на аренда, ни на чирека, Олгара или драснийца, райвена, толнедрийца… и скорее всего был отпрыском какой-то давно забытой расы. Глаза, синие, глубоко посаженные, сверкающие весельем, оставались вечно молодыми, наполненными озорством.
Сказочника, время от времени появлявшегося на ферме Фолдора, всегда радушно встречали. По правде говоря, он был бездомным бродягой, зарабатывающим на жизнь рассказами историй, волшебных, весёлых и грустных. Не всегда они оказывались новыми, но было некое завораживающее очарование в манере его рассказа. Голос старика мог подниматься до громовых раскатов или звучать нежно, подобно летнему ветерку. Старик мог подражать разным людям, свистеть как птичка, так что даже эти крохотные создания слетались на этот щебет, а когда выл по-волчьи, мурашки пробегали по коже слушателей, а в сердцах воцарялся гнетущий холод, как будто наступила ледяная драснийская зима.
Он мог имитировать стук дождевых капель и шум ветра и даже — о чудо из чудес! — шорох падающих снежинок. Истории его были полны звуков, оживляющих монотонность пересказа, и получалось так, будто слова обретают плоть, запах, — странное ощущение охватывало слушателей: они как бы присутствовали в том времени и месте, о которых шла речь.
И всё это великолепие сказочник не скупясь отдавал в обмен на ужин, несколько кружек эля и тёплую постель на сеновале. Он бродил по миру свободный, словно ветер или птицы, которых он изображал.
И всегда между сказочником и тётей Пол будто пробегал огонёк узнавания, хотя она встречала его приход с мрачным смирением, явно подозревая, что, пока этот бродяга шатается здесь, сокровища её кухни не могут быть в безопасности.
Как только появлялся старик, караваи хлеба и пироги начинали необъяснимо исчезать, а острый нож, который тот всегда держал при себе, мог в мгновение ока лишить хорошо поджаренного гуся обеих ножек и в придачу грудки, стоило только поварихе отвернуться. Тётка дала ему прозвище Старый Волк, и появление сказочника у ворот фермы вновь знаменовало начало тянущегося годами соперничества. Сказочник немилосердно льстил ей, даже когда готовился что-нибудь утащить. Когда старику предлагали печенье или свежеиспечённый хлеб, он вежливо отказывался, но успевал стянуть чуть не полтарелки, прежде чем её отодвигали, а пивной и винный погреба, казалось, тут же переходили в его владение, и хотя тётя Пол старалась не спускать глаз с воришки, всё кончалось ничем — тот был поистине неистощим на уловки.
И, к величайшему прискорбию, среди наиболее ревностных учеников старика был Гарион. Иногда, доведённая до истерики необходимостью наблюдать сразу как за старым мошенником, так и за подрастающим, тётя Пол вооружалась метлой и выгоняла обоих из кухни, не жалея ни ударов, ни едких слов. А старый болтун, смеясь, удирал вместе с мальчиком в укромное место, где они наслаждались плодами своих набегов, и сказочник, поминутно прикладываясь к фляжке с украденным вином или пивом, рассказывал прилежному слушателю истории из далёкого прошлого.
Самые лучшие сказки, однако, он оставлял для обеденного зала. После ужина, когда посуда была уже убрана, старик обычно поднимался со своего места и уносил слушателей в мир волшебного очарования.
— Расскажи нам о начале всего, старый мой друг, — попросил однажды благочестивый Фолдор, — и о богах тоже.
— О начале и о богах? — задумался сказочник. — Достойный предмет для беседы, Фолдор, да только очень уж сухой и скучный.
— Я заметила, что ты всегда находишь подобные темы сухими и скучными, Старый Волк, — усмехнулась тётя Пол, подходя к бочонку, чтобы нацедить для старика кружку пенистого пива.
Тот с торжественным поклоном принял дар.
— Одна из неприятных сторон моей профессии, мистрис Пол, — пояснил он, поднося к губам кружку.
Сделав несколько глотков, сказочник на минуту задумался, повесив голову, потом взглянул, как показалось Гариону, прямо ему в душу. И затем старик сделал нечто странное, чего никогда не совершал прежде, рассказывая истории в обеденном зале Фолдора.
Закутавшись в плащ, он величественно выпрямился.
— Знайте, — начал он звучным глубоким голосом, — что в начале дней создали боги землю, моря, а также сушу. И разбросали они по ночному небу звёзды и поместили туда Солнце и его жену, Месяц, чтобы в мир пришёл свет.
И боги заставили землю родить животных, и населили воды рыбой, а воздух расцвёл цветами птиц. И создали боги людей и разделили их на народы.
