— Д-да нет… — неровно пожала плечами погруженная в изумление царевна, успевшая слегка подзабыть их краткое, но красочное путешествие по стране победившего Октября пару недель назад. — Точно так же.… Только наоборот.
И тут неожиданно октябришна внесла еще одну идею:
— А еще я помню, старики рассказывали, что раньше, до Костея, мужики из нашей деревни, что охотились, в город шкурки куниц, белок, лис и прочую пушнину возили. Говорили, ее где-то за границей на хлеб купцы выменивают. Можно по нашим, по южным деревням проехать, спросить, есть ли шкурки, только, наверное, нет, потому что как мужчин в армию ловить в городе стали, они и ездить перестали, и охотиться.… Ведь если не на продажу, так чего зверье губить, гондыра гневить…
Иванушка задумался, кивнул головой и принялся записывать еще один пункт их плана: "Пушнина на экспорт", как вдруг Серафима взорвалась восторгами, вскочила с места и порывисто обняла и гулко заколотила по спине ошалевшую от такого напора эмоций октябришну:
— Находочка!!! Что бы мы без тебя делали!!! Молодец!!! Нет, мы бы конечно, и сами до этого когда-нибудь додумались, но когда еще!.. Вовремя ты пришла!
— До чего додумались?.. — серые глаза колдуньи недоуменно округлились.
— До охоты, конечно! — перестала мять девушку царевна и с не меньшим недоумением уставилась на нее. — Менялы из деревень когда еще вернутся, а зверья здесь полные леса, мне стражники из дворца говорили! Олени, кабаны, медведи так и шастают, даже ягоды собирать не дают — из рук вырывают! Если за это дело взяться умеючи, то и мясом город подкормим, и шкурам пропасть не дадим! А если еще на чучела моду ввести!.. Всех соседей завалим! Хорохорье, готовь булки! Иваша, пиши: охотничьи артели.
Но не успел Иванушка обмакнуть перо в монументальную чернильницу, изображающую сражение стаи волков с неприятного вида кабаном[8], как масляная лампа перед ним, и до того не радующая яркостью, судорожно замигала и быстро погасла, проникшись, видно, общим упадочным духом дефицита.
— Сейчас я схожу за новой… — пробормотал кто-то из министров рядом с Серафимой и начал было на ощупь выбираться из круга плотно составленных стульев, наступая на ноги и попадая растопыренными пальцами вытянутых рук в невидимые глаза и уши товарищей по кабинету, но вдруг мрак растворил пушистый шарик теплого желтого света.
— Что это?.. — охнули мастера-министры.
Находка смущенно потупилась и протянула на всеобщее обозрение источник чудесного света на веревочке.
— Это я придумала, пока вас с царевичем Иваном не было, чтоб с факелами не возиться.… Наговорила, и она теперь в темноте светится, если ее три раза в кулаке крепко сжать. Не хуже свечки получилось. И веревочку привязала, чтобы на шее носить сподручнее.
— А… штучку такую где нашла? — полюбопытствовала царевна, с интересом разглядывая, прищурившись, яркую восьмерку, вырезанную из тонкой серебристой жести.
— Да это не я, это Бирюкча, стражник. В подвале Северного крыла их, говорит, полным-полно. И таких, и других разных — всяких. Я такие штучки на рубахах умрунов раньше видела нашитыми…
— Полно, говоришь, — невесело хмыкнула Сенька, подумав о том, что бы это могло значить, и еще раз порадовалась, что в биографии Костея поставлена точка.
— Ага… — уже не так энергично кивнула октябришна: кажется, ей в голову пришла такая же мысль.
— А послухай, девка, — подал хриплый простуженный голос невысокий мужичок с впалой грудью и лицом то ли смуглым, то ли просто грязным, сидевший ближе всех к Находке. — А погаснуть твой светильник может?
— Может, дядечка, как не мочь, — с готовностью подтвердила молодая колдунья. — Сожмете три раза в кулаке — и погаснет. А если так его оставить, то он сам потухнет, когда солнце ярче него светить будет. А темно станет — снова засветится.
— А ежели в воду упадет?
— Да ничего ему не станется, дядечка, это же магия, — как неразумному дитяте терпеливо стала объяснять она. — Хоть молотком по нему стучите, хоть в воду, хоть в кипящее молоко роняйте. Ну, месяца через три, конечно, магия ослабеет, через полгода совсем рассеется, но до этого ему сносу не будет!
— Хм.… Ишь ты… — завистливо прищурился и поскреб темную от въевшейся подземной грязи щеку мастер рудокопов — министр полезных ископаемых. — Нам бы в шахту таких, да побольше…
— Ты бы лучше пожелал, чтоб от этой штуки не свет, а тепло было, — пошутил над приятелем мастер-каменотес, теперь министр каменных стройматериалов. — А то наши в каменоломнях осенью-зимой намерзнутся — лечиться не успевают.
— Для тепла-то и я бы своим орлам такой взял… — вздохнул бывший мастер золотарей и мусорщиков, а сейчас — министр канавизации.
— А нам бы всё равно для свету сподручнее, — поддержал рудокопа министр кройки и шитья.
— Если бы от нее еще моль разлеталась, — хмыкнул молчавший до сих пор министр шкурной промышленности…
— А деньги, наоборот, слетались, — язвительно договорил за него министр ковки и литья. — Кончай разговоры, мужики. Утро уж скоро на дворе, скоро вставать пора, а мы еще и не ложились. Завтра договорим. В смысле, уже сегодня, но попозже. Если ваши высочество ничего против не имеют?.. — поспешно оглянулся он на лукоморцев.
— Наши высочество имеют только "за", — широко и заразительно зевнула Серафима, и ее тут же поддержали остальные.
На том первое заседание и закончилось.
Утром ворота царского дворца снова оказались заблокированными.
Серафима окинула прищуренным полусонным взором переминающуюся и перешептывающуюся в нетерпеливом ожидании толпу горожан, в которой количество мешков, авосек, котомок и прочих средств для переноса добра превышало количество человек, по крайней мере, втрое, и философски изрекла в пространство:
— Теперь я понимаю, почему все нормальные люди добрые дела предпочитают делать анонимно.
— Почему? — ускользнул смысл афоризма от Иванушки, не отрывавшего страдальческого взгляда от изможденных голодных лиц за оградой с того момента, как их увидел.
Она странно покосилась на него, ничего не ответила, и дала сигнал стражникам открывать ворота.
— Доброе утро, граждане Постола! — демонстративно-весело приветствовала она собравшихся.
— Здравствуй, царевна-матушка! — подобострастно ответствовал ей разноголосый хор.
— Рады видеть вас снова здесь, горожане! — преувеличенно бодро улыбнулась им она. — Вижу, хорошие новости в вашем древнем городе перемещаются быстро!
Толпа посчитала это за шутку и сочла необходимым поскорей заискивающе рассмеяться.
