— Турепанин белоглазый, — нежно прошептала она. Потянулась губами к ресницам.
— Высшая раса, — тихо засмеялся Артан. — Как тебе услужить, госпожа моя?
— Ты прекрасно знаешь как, — ответила Карина.
— Может быть, пойти приготовить тебе завтрак позаковыристей? — он сделал движение, будто собирался выбраться из-под одеяла.
— Не смей! — грозно сказала Карина, прижимая его плечи к постели — руками, губами, грудью. — Только попробуй сейчас встать!
— Как же я могу, — отозвался Артан. — Ты ведь меня держишь. Лучше подвинься, девочка. Ты еще не обхватила меня ногами, и я все еще могу сбежать. Попытаться сбежать… Все. Теперь никуда не сбегу… А если ты сдвинешься немного ниже… О… да, да, так… высшая раса! Все бы вам сверху…
И, крепко притиснув ее к себе, перекатил их обоих. — Ну, кто теперь высшая раса? — задыхаясь, спросил он. Но представительница высшей расы ничего не ответила, только тихо застонала и впилась белыми тонкими пальцами в широкую гладкую коричневую спину.
Через два часа будильник еле пробился сквозь крепкий сытый сон переплетенных тел — белого и темного.
Пиджак и ботинки так и не высохли.
-
Этот город, серый и пыльный,
Этот город, злой и страшный,
Этот город, полный поддельного золота и поддельных людей,
Этот город, где смерть стоит в каждой подворотне, скаля голодные зубы,
Этот город, где под улыбками скрыта ненависть,
а за ласковым словом — презрение,
Этот город, где я не жил бы ни дня, если бы мог -
Это город, где звездочкой светишь ты, моя любимая,
И поэтому он прекрасен.
Оревалат Аартелинур
"Этот город"
из сборника "Отрывки из жизни"
--
Артан отвез Карину в контору и рванул домой — переодеться. Она шла от стоянки, помахивая сумочкой. Внутри у нее все звенело, и даже старые потертые туфли, надетые за неимением лучшего, не могли испортить настроения.
Они пытались собираться на работу, но все время что-то мешало. Сначало было никак не встать, потому что нужно было разомкнуть объятия. Потом, с великим трудом оторвавшись друг от друга, они сообразили, что душ можно принимать вместе. Но после душа опять пришлось разнимать руки и размыкать тела. Это удалось не сразу. Наконец, они оделись, но и одетыми обниматься было легче, чем не обниматься. Карина пила кофе, сидя у Артана на коленях, а Артан пить кофе уже не мог, потому что расстегнул на ней блузку, и его рот был очень занят. Пришлось отталкивать его голову, целовать его губы, чтобы он не мешал застегиваться, соскальзывать с его колен — и тогда он наконец выпил остывший кофе, но делал это очень медленно, потому что Карина обняла его сзади, прижавшись животом к его спине, и целовала его волосы. Хорошо, что в комнате был включен стереовизор, и диктор сказал пронзительно: "В столице нашей родины городе-богатыре Намайре восемь часов утра". Вот тут они вскочили, заметались, приглаживая волосы, застегивая пуговицы, надевая старые противные туфли и еще более противные мокрые ботинки, выбежали из квартиры, захлопнули дверь, запрыгнули во флаер и полетели. Но высоко над городом Артан поставил машину на автопилот, притянул к себе свою пассажирку и целовал ее еще долгих пять минут.
И вот теперь Карина шла к дверям конторы, внутри у нее все пело, губы сами собой улыбались, а глаза сияли.
"Ого! — подумала Марен, — кажется, у Говарда дело выгорело! " — и побежала в отдел по связям с общественностью за выигрышем. Увы, по пути она столкнулась с Говардом и по его злобной и несчастной физиономии поняла, что проиграла глубоко и безнадежно. Тогда Марен развернулась (пусть Тинура сама приходит за своим выигрышем!) и пошла неспешно в свою комнату, где у офисного компьютера уже сидела вся светящаяся изнутри Карина. Было ясно, что Карине повезло в любви, а Говарду — совсем наоборот. Тут было о чем поразмыслить.
Марен села за свой рабочий стол, развернула для вида поэтажный план какого-то строения (ей было глубоко плевать — какого) и задумалась, бросая время от времени пытливые взгляды на сияющую Карину.
С трудом высидев до обеденного перерыва, Марен схватила подругу за руку и потащила в кафе.
— Ну, рассказывай, — потребовала она.
— Что рассказывать? — спросила Карина, глядя невинными глазами.
— Я же вижу!
— Совершенно не понимаю, что ты видишь. Блузка старая (Карина слегка покраснела, вспомнив утренний кофе), юбка старая, туфли старые… Ничего нового!
— Выражение лица новое, — парировала Марен. — Что-то произошло, и белоглазому ясно. Сознавайся!
На слове «белоглазый» в лице Карины что-то дрогнуло, но Марен не хватило проницательности для верных выводов.
— Ну? — сурово надавила она. — Кто он? Только не впаривай мне, что Говард. Более отставленного поклонника, чем он, я сроду не видала.
— Свинья он, этот Говард, — Карина ухватилась за безопасную тему. — Полез вчера меня лапать, и я от него сбежала. Вот и все.
— Врешь, подруга, не все, — рассердилась Марен. — Ходишь, сияешь, будто всю ночь прыгала по простыням с крепким парнем. Это не Говард, очевидно. Кто?
— Ну что ты пристала, — взмолилась Карина. — Пойдем лучше в контору, мы ведь уже перекусили.
Марен бросила взгляд на нетронутую тарелку подруги.
— Это называется перекусили?
— Я больше не хочу, — ответила Карина.
— Тогда я и твою порцию съем, — сказала Марен и решительно потянула к себе вторую порцию творожной запеканки.
У столика материализовался турепанин-официант со счетом на подносе. Впервые в жизни Карина посмотрела ему в лицо. Официант выглядел тупым, но тщательно выдрессированным.
— Вы што-то хатэли эшшо? — спросил он гортанно.
— Нет-нет, спасибо, — поспешила ответить Карина.
Она оставила ему четверть динария на чай. Турепанин низко поклонился и с ужасным акцентом поблагодарил.
— Что это ты расщедрилась? — удивлялась Марен, когда они возвращались на работу. — Баловать еще этих недоумков!
Карина промолчала. Она была занята: украдкой высматривала зеленый флаер с красными горошинами. Но его не было.
--
Башни Коурли высоки и угрюмы.
