— Здесь был бы полезнее ларек с мороженым и лимонадом, чем этот исторический КПП. Итилиэнский страж оскорбился и пригласил меня пройти в помещение. Я прошел. Остальные тоже прошли, точнее, вперлись в крохотный шалаш, не желая пропустить очередной аттракцион. Жарко стало до невозможности. На стене висел портрет — судя по табличке, того самого наместника или кто он там был, поставившего этот пункт. На стене напротив висел приказ об уничтожении на месте всякого, кто шастает по Итилиэну без пропуска, выданного собственноручно Денетором II. Я пришел к выводу, что нас всех сейчас и ничтожат. Указ был написан на позеленевшем пергаменте рунами и притворялся подлинником. Страж произнес страстную угрожающую речь о почитании традиций и истории. В конце он сообщил, что не видит среди присутствующих никого, достойного посетить Северный Итилиэн и Хеннет Аннун, а потому должен всех нас извести через отравление. После чего ткрыл в стене потайной холодильник и предложил ледяное пиво пяти сортов, минералку, всякие соки, а также мороженое. Все экскурсанты радостно согласились на самоубийство, тем более что цены на предложенные яды были весьма умеренные.
Через пару миль нас вытряхнули около пещерно-водопадного комплекса "Хеннет Аннун". Вход в подземные галереи явно напоминал своей архитектурой вход в городской общественный туалет, и айзенгардцы так его и восприняли. Экскурсовод, однако, был ученый, видимо, многие покупались на это сходство, поэтому он собрал всех желающих и увел в известном ему направлении. И чего они ждали, ведь автобус с удобствами? Так размышляя, я неторопливо огляделся и увидел невдалеке солидную клумбу белых цветов. Около нее уже бродил Келеборн, наклонялся, разглядывал лепестки, потом просто сел на дорожке и запел. Подойдя поближе, я с удивлением и радостью узнал цветы: это были крупные маки моей селекции, сорт "Ниэнор".
— Ниэнор,— сказал я над плечом Келеборна. Эльф подпрыгнул так, будто я ругнулся по-мордорски.
— Что?!
— Ниэнор, говорю, — несколько обалдело повторил я.— Сорт м-маков… Назван в честь девушки, потерявшей память. Я послал одному заказчику из Итилиэна десять семян, а тут уже вон какие цветники!
Меня понесло по любимой стезе. Оле говорит, что когда я сажусь на своего конька, то становлюсь еще хуже Трофи с его ископаемыми орками. Но Келеборн слушал с интересом, даже кое о чем переспросил поподробнее, и поглаживал цветы по листьям и лепесткам. А они тоже будто узнали его и тянулись, поворачивались, как к солнцу. И звучала тихая-тихая тема древней "Песни о Ниэнор Ниниэль".
Из этого приятного состояния нас вывел вернувшийся айзенгардский отряд под предводительством "дунаданца".
— Пойдемте смотреть "Окно заката",— сказал я. — Солнце садится.
По узкому каменному коридору всю нашу толпу провели в довольно обширную пещеру. Она носила на себе следы использования под жилье. Ни сталактитов, ни сталагмитов не наблюдалось. В одной из стен была пробита высокая арка, а за ней откуда-то сверху стекала вода. Закатная подсветка действительно была хороша, но об этом написано уже в стольких путеводителях, что мне нет нужды повторяться. Келеборн не слишком уютно чувствовал себя под землей — ведь он почти всегда жил на дереве, и некоторая клаустрофобия меня не удивила. Я подумал, стоит ли заводить водопад у себя в норе, но вспомнил, почем мне влетела совсем недавно новая сантехника, и решил, что хватит мне и сауны с душем.
Экскурсовод предложил пройти посмотреть Тайный пруд. Все прошли еще одним узким извилистым ходом, причем самая толстая айзенгардка чуть не застряла. Было много визгу и усилий по извлечению. В конце концов вся кодла оказалась на чем-то вроде скального балкона, с которого вели трапы к озерцу. Кожаный "дунаданец" предложил искупаться и сыграть в "Поймай Голлума" — историческая игра. Он объяснил условия: купание происходит при естественном освещении (то есть в нашем случае — при луне, скрывшейся в дымке), один участник назначается Голлумом и должен покинуть пруд, но не через пещеры. Кого назначили, остается тайной для остальных. Интеллигентный харадримец спросил, не опасны ли такие увеселения. Кожаный объяснил, что при водоеме имеется тайная спасательная служба, состоящая сплошь из прямых потомков настоящего Голлума. Эта информация удовлетворила всех, кроме меня и Келеборна. Он шепнул мне, что предпочел бы утонуть, чем быть спасенным пусть даже потомком такой твари, как Голлум. Я ответил, что по моим данным, никаких потомков нет и быть не может, но я не желаю никого ловить и быть выловленным. Поэтому я заявил экскурсоводу, что мы вне игры, потом недолго думая — темно ведь — содрал с себя одежку и полез в пруд. Келеборн походил по скале, огляделся — и спокойно полез в воду, оставив на берегу только сумку. "Вот и стирка",— подумал я. Впрочем, серая одежда эльфа не пачкалась и не мялась, по моим наблюдениям. Я-то по таким погодам переодеваюсь трижды в день. Мы засели на мелководье, под раскидистой ивой. Вокруг цвели кувшинки, кубышки и лотосы. Сквозь дымку и ветви проглядывали то луна, то звезды.
— Совершенно чудесная ночь, если оглохнуть,— вдруг сказал Келеборн. Он был прав на триста процентов, как выражается Оле. Тихая летняя ночь оглашалась визгом, плеском, плюханьем экскурсантов, которые рьяно ловили Голлума. "Дунаданец" орал в свой мегафон: "Колечко-колечко, выйди на крылечко!" Это, видимо, был сигнал для тайного Голлума сматываться. На галерее появились к кие-то тощие ребята — видимо, спасатели. Судя по их действиям, основным методом страховки был пересчет купальщиков по головам. Кто-то с чем-то белым в руках вдруг засвистел в свисток, все забегали, экскурсовод заметался. Тут луна вышла из тучек, и Келеборн рассмотрел, что они машут списком экскурсии — видимо, кого-то потеряли. Мы еще посидели, гадая, кто же утоп, причем ни я, ни эльф не испытывали скорби, да и любопытства особого тоже. Потом я стал размышлять вслух, что вот ведь такой маленький пруд, и каждый вечер тут плещутся и топают подобные компании, так как же еще целы все эти лилии и лотосы? Наверное, со времен, когда пруд был заповедным, они прошли солидный отбор на вытаптывание. Я уже думал, как бы получить отсюда осенью семена, потом попробовал подрыть корешок, но сам себя устыдился. Тогда я стал рассуждать вслух на тему, где бы я спрятался, "если бы Голлумом был я". Тут Келеборн как-то недобро хихикнул — совершенно не по-эльфийски, как мне показалось.
— А ведь это мы утонули,— сообщил он. Я уставился на него, потом взглянул на берег. Там шухер был уже нешуточный. Все турье повылезало, кто одевался, кто прыгал, кто вопил какие-то указания. Я вспомнил, что сказать-то я сказал, что мы не играем, да ответа не услышал. Наверно, "дунаданец проигнорировал мое обращение, и теперь платился за это.
