— Во время каждой игры существует вероятность, что система пойдет вразнос и мир скатится в тартарары. Очень трудно учесть все факторы. Иначе мы играли бы чаще и… смелее.
Голос его изменился. Стал тише и глуше, и Элизе померещилось вдруг, что господин попечитель старше, много старше, чем ей казалось вначале.
— А ЗАЧЕМ вам все это? — спросила она, замирая от собственной дерзости. — У вас ведь и так все есть! Вы богаты, у вас есть Трон. Вы хотите исправить определенное событие? Или просто лепите мир из глины на свой вкус?
— Ты слишком умна для тринадцати лет…
— А вы слишком молодо выглядите… для своих трехсот.
В парке стрекотали сверчки. Сейчас в особняке шумно — девочки приводят в порядок бальные платья, готовятся к сегодняшней Игре.
— Ты мне льстишь, — сухо сказал он.
— Простите… Я неудачно пошутила.
Элиза вытащила из кармана свой мячик. За дни ее тренировок он совсем облез, от краски почти ничего не осталось, одна черная резина.
— Я научилась играть. Лучше всех.
— Знаю.
— Позвольте мне сегодня…
— Как ты думаешь, такой богатый человек, подарил симпатичному и обездоленному ребенку старый, облезлый мячик. Спроси, кому он принадлежал раньше!
Она молчала.
— Ты уже догадалась. Это мячик другой девочки. Она, как и ты, была очень умна, а главное, умела гениально ОШИБАТЬСЯ. Я нахожу вас и собираю на Троне, потому что вы умеете играть. Не стучать мячом о стенку — Играть! С каждой из вас судьба когда-то сыграла злую шутку. Вы отвечаете ей…
На аллее показалась госпожа Кормилица. Поймала взгляд попечителя — и быстро, даже поспешно, удалилась прочь.
— А что случилось с той девочкой? — спросила Элиза, вздрогнув.
— Что, страшно? Я не убил ее и нe закопал на пляже. Она выросла. Ей исполнилось восемнадцать, и она поступила в хороший университет, стала адвокатом. Но когда-то давным-давно ее отец случайно застрелил свою жену из охотничьей винтовки. Он сошел с ума и попал в больницу. Так вот, всякий раз, принимаясь за Игру, девочка хотела изменить ЭТО. Тот момент, когда винтовка…
— А она тоже ПОНИМАЛА? — быстро спросила Элиза.
— Да, — отозвался попечитель после паузы. — Обычно дети не осознают, что делают. Но иногда попадаются…
Он поднял руку с часами — на циферблате сверкнул камушек; господин попечитель легко поднялся:
— Нам пора.
— Ей удалось изменить свою судьбу?!
— Нет.
— Но почему?! ВЫ этого не захотели? Вам нужна была в тот день… совсем другая ошибка?
На его лице впервые проступило раздражение:
— Какая чепуха! Ты меня разочаровываешь…
* * *
…Когда все мячи в зале вдруг замолчали — у нее перехватило дыхание. Единственный мяч в мире — ее мяч на долю секунды задержался, прежде чем упасть в ладонь — и она увидела его бок в странном, невесть откуда идущем свете. Смутные очертания континентов… Светящаяся пленка атмосферы… Голубая дымка, призрак, мираж…
Она засмеялась от счастья и что-то закричала — а в следующую секунду оказалось, что девчонки вокруг галдят и весело толкаются, что их мячики летят вяло и беспорядочно, что из распахнутой двери павильона веет вечерним сквозняком, а господина попечителя нигде не видно…
— Что, уже все?! — вскрикнула она.
Игра окончилась, оставив после себя пустоту и усталость.
— Даниэлла, что я сказал, что?!
Толстушка повертела пальцем у виска. Элиза с усилием взяла себя в руки:
— Я играла. Что я сказала… в самом конце?!
— Ерунду какую-то, — хихикнула Даниэлла, — словно из газеты прочитала. «О налогах»… «Об ответности» или «Об ответственности». Я не поняла, потому что господин попечитель иногда любит такие слова заворачивать…
Элиза не помнила, как добрела до постели. Легла лицом к стене и не вставала целые сутки.
* * *
Наступила осень. Элиза училась, как прилежная восковая кукла. Ей ставили «хорошо» по всем предметам. Ее мяч лежал под кустом. Несколько крупных облетевших листьев прикрыли его от посторонних глаз; Элиза знала, что никогда больше не возьмет его в руки.
…Рокот вертолета раздался, когда девочки сидели на уроке. Все, кроме Элизы, вскочили с мест и прилипли к окнам — хотя из-за стены кипарисов ничего не было видно. Учительница выждала минутку, прежде чем призвать пансионерок к порядку, но ученицы ерзали, дожидаясь конца занятий.
* * *
— Ты что, больная?! — Даниэлла была вне себя. — Это же Игра!
Элиза лежала на кровати, закинув ноги на спинку:
— А что, есть такой закон, обязывающий меня играть? Передай господину попечителю, что у меня болит живот. Нет, лучше скажи, что я должна делать уроки…
Даниэлла стояла над ней с раскрытым ртом.
— Ничего нe говори, я скажу сама, решила Элиза.
После того, как испуганная Даниэлла ушла, Элиза укрылась пледом и заплакала. В рваном полусне ей виделся мячик — неясные линии, голубая пелена… Голос из репродуктора объявлял посадку на рейс одиннадцать ноль пять, Элиза чуть сжимала пальцы — пелена атмосферы исчезала, очертания материков стирались, металлический вежливый голос запинался — и номер рейса оборачивался перечнем бессмысленных цифр.
Потом вернулся давно забытый сон. Ей снилось, что она плетет ковер. Она видела бесконечное множество нитей, тянущихся откуда-то сверху, со станка. Нити переплетались, стягивались в узелки, она расплетала их и связывала снова, натруженные пальцы болели…
«Я плету свою судьбу». Нити путались. Элиза распускала и стягивала узелки, и плакала, потому что узор не складывался…
Слезы высохли на ресницах. В соседней кровати мирно сопела Даниэлла. Глухая ночь. Элиза села на постели — она так и спала, не раздеваясь. Рывком поднялась, открыла дверь в лоджию. Под темной стелой кипариса неподвижно стоял мужчина в светлой рубашке и светлых брюках.
— Ты напрасно злишься на меня, Элиза…
— Я не злюсь… Я вас ненавижу. Вы — хозяин марионеток. Мы Играем для вас. А для себя нe имеем права. Мы переиначиваем мир для вас, а для себя не смеем исправить ничего…
В особняке было тихо. И в парке было тихо. Элиза вцепилась в решетку, отделявшую лоджию от парка. Медленно сползла по ней на холодный пол.
— Пусть они просто опоздают на самолет. Пусть опоздают…
Пусть…
— Это невозможно. Здесь Трон и ты не меняешься. Если исполнить твое желание, ты исчезнешь отсюда, не будет причин оказаться здесь… Может возникнуть самопроизвольное измененение, чтобы не рухнуло равновесие… И твои родители все равно погибнут, чтобы ты появилась здесь. Иначе… Я даже боюсь представить себе, в какой ступор впадет мироздание…
