— Человек — такой же мешок, — ровным голосом произнесла Вероника, — внутри которого течет жизненная сила. Именно она поддерживает вас живыми, заставляя множество клеток, костей, мяса и мышц работать вместе. Она есть у каждого живого существа…
Пока блондинка говорила, бурдюк заполнялся вином — так, что кожаные стенки раздувались все сильнее. Наконец, громко звякнув, полупустая бутылка опустилась на стол, и Вероника заткнула пузырь пробкой. Теперь он напоминал не тоненький мешок, а раздутый, как после отличного обеда, живот.
— Когда жизненная сила в норме, — она забрала ощутимо потяжелевший бурдюк у сестры, — вы чувствуете себя хорошо. В обычной ситуации она замкнута в теле, как ваша кровь или органы, и пока она внутри, все в порядке.
— Однако, — вновь взяла слово Маргарита, — может случиться и так…
Говоря, она опустила руку в карман. В следующий миг в воздухе сверкнул серебром тонкий и до безумия острый короткий стилет, который его хозяйка тут же безжалостно воткнула в стенку разбухшего мешка. Кожа лопнула с резким щелчком — и вино торопливо побежало сквозь прорезь, сочась наружу как кровь из раны.
— Это то, что мы называем блид, — довольно пояснила черноволосая, стряхивая с лезвия красные капли. — Нарушение целостности оболочки. Стоит пробить ее проклятьем, и жизненная сила потечет наружу. Это напоминает обильную кровопотерю, но без крови. Хороший колдун может создать такие условия, что вы даже не сразу поймете, что что-то произошло…
Красные капли безостановочно бежали по коже и одна за другой шлепались на пол. Ощущение было таким, что кровоточил не мешок, а человек.
— Однако ваше тело это почувствует, — поигрывая стилетом, продолжала Маргарита. — Нарушится общая энергетика, начнут сбоить внутренние органы. Появится усталость, головокружение… Чем меньше жизненной силы остается внутри, тем меньше сил у человека. А когда она закончится совсем, наступит смерть. При этом снаружи может даже не остаться следов. Так и работает темное искусство…
На полу, казалось, была алая лужица крови, а пузырь заметно потерял в толщине, будто его выпили наполовину.
— А так работает светлое, — спокойно произнесла Вероника.
Вновь отдав близняшке бурдюк, она вытащила из кармана белый кусочек пластыря и налепила его на “кровоточащий” прорез. Вино мгновенно прекратило сочиться.
— Осталось только снова его наполнить, — с милой улыбкой продолжила блондинка. — И это тоже работа светлого искусства. Его мы называем хил. Хороший колдун способен остановить любое проклятие и обратить его вспять…
Интересно, а специализации они выбирали в зависимости от цвета волоса?.. Тем временем, вытащив пробку из бурдюка, она подхватила со стола бутылку, и остатки вина плавно полились внутрь, вновь наполняя мешок, словно ничего и не произошло — лишь белеющий пластырь на кожаной стенке как бы намекал, что бесследно не проходит ничего. Однако навыки, о которых шла речь, казались крайне полезными. Я молча поднял руку, и Вероника с улыбкой кивнула, позволяя вопрос.
— А к такому лечению способны все? — спросил я.
— Теоретически любой маг, который чувствует чистую энергию, способен ею делиться, — ответила она, закрывая пробкой вновь наполненный пузырь. — Однако одним достаточно руку распахнуть, и энергия потечет сама; другим же надо прилагать усилия, очень и очень значительные. Порой настолько, что безопаснее не пробовать. Целительство — это дар, который дан далеко не всем…
— А как это понять? — уточнил я. — Есть такой дар или нет?
— Да очень просто, — усмехнулась ее черноволосая сестра.
Бурдюк с вином, который она держала, звонко шлепнулся на стол. Сделав несколько быстрых шагов, Маргарита подошла к нашей парте. Следом в ее руке блеснул серебром стилет. Лезвие резко махнуло в мою сторону — и меня обожгло жгучей болью. Ярко-красные капли тут же побежали наружу из тонкого, но весьма глубокого надреза на моей ладони. Я машинально стиснул руку, пытаясь остановить кровь, однако та продолжала обильно сочиться.
Красотка-преподавательница стояла рядом, с иронией следя за мной. Как они там говорили — делиться чистой энергией? Хмурясь, я распахнул здоровую ладонь. Синее свечение послушно разлилось по коже, окрасило воздух, охватило кончики пальцев. Я поднес его к ране — совсем близко, будто заливая края пореза синевой. Кровь внезапно остановилась, словно запечаталась сиянием — однако уже через миг она хлынула еще сильнее и гуще, как бы сердясь за внезапную преграду.
— Вот и ответ, — бросила ранившая меня красавица, стряхивая алые капельки со стилета — небрежно, будто ей не было разницы, кровь это или вино.
Смотрю, все встреченные Риты причиняли мне боль. Хорошо хоть, эта до сердца не добралась.
— Надо было посильнее и по шее, — злорадно выдал Стас Голицын, наблюдавший за нами с соседнего ряда.
— Так и случится, — она махнула лезвием в его сторону, — если будешь говорить мне под руку…
Кровь продолжала бежать из свежей раны, не останавливаясь, заляпывая парту. Несколько красных капель упали на белоснежный лист моей тетради, словно закрепляя урок. Генка, явно не знающий, как помочь, растерянно отодвинул ее в сторону. Роза с другой стороны торопливо протянула мне чистый платок. Похоже, никто из друзей вылечить магией меня не мог — дар-то, оказывается, был редким.
— Можно я? — неожиданно донесся робкий девичий голос с другого конца кабинета.
— Можно, — зажимая рану, отозвался я.
— Вообще-то не тебя спрашивали, — саркастично заметила Маргарита, возвращаясь к преподавательскому столу.
— Можно, — великодушно разрешила ее светловолосая сестра.
Вот только, несмотря на все великодушие, что-то останавливать мою кровь она не спешила. В другом конце кабинета мигом скрипнул стул, и ко мне засеменила невысокая блондинка с симпатичным личиком, мягкими округлостями во всех нужных местах и странным именем Белла Розанова-Риполи. Она остановилась около нашей парты и, слегка покраснев, попросила:
— Убери руку…
Я молча убрал здоровую руку, позволяя крови течь вообще без преград. Девушка чуть наклонилась ко мне, а следом ее большой палец мягко, едва касаясь, нажал на рану и повел по ней, пока остальные пальцы очень нежно, как гладят ребенка, поглаживали мою порезанную руку с другой стороны. Ее пухлые губки быстро двигались, что-то беззвучно бормоча, будто заговаривая стремительно останавливающуюся кровь. Большие голубые глаза не отрывались от линий на моей ладони. Видимое только мне синее свечение теперь искрило в тех местах, где меня касалась она, и словно сразу же уходило глубоко под мою кожу, унося вместе с собой и боль.
Продолжая что-то шептать, Белла казалась полностью погруженной в свое целительство. Однако румянец на ее щеках с каждым мгновением разгорался все сильнее — то ли под любопытными взглядами всей группы, то ли исключительно под моим. Даже не особо всматриваясь, я видел легкий алый огонек, пылающий вокруг нее.
— Все, — еле слышно пробормотала она и отпустила мою ладонь.
Кровь больше не текла и даже не сочилась, боли тоже не было, а рассеченная кожа затянулась — без всяких мазей и бинтов. Чтобы ее излечить, моей внезапной помощнице хватило всего пары поглаживаний и прикосновений. Теперь на руке осталась только царапина, будто ране уже несколько дней — так что в платке Розы, который она все еще держала наготове, смысла больше не было. Я поднял глаза, и Белла стала совсем красной. Легкий огонек ее интереса бодро запрыгал в мою сторону, будто надеясь задеть — достаточно пары комплиментов, чтобы он запылал гораздо ярче, поощряя свою хозяйку и на большие подвиги.
— Спасибо, — сдержанно сказал я.
Смутившись еще больше, девушка коротко кивнула и торопливо ушла к своей парте в другом конце кабинета.
— Молодец, — похвалила ее молча наблюдавшая за процессом Вероника.
— Ничего удивительного, — зашептал рядом Генка, — она из Розановых, а это династия одних из лучших целителей…
Слушая, я покосился на Беллу, уже севшую на место. Она поймала мой взгляд и вконец залилась краской.
